– Послушание – вот чего ты лишён. Следование высшему замыслу – вот чего ты не можешь стерпеть. Ты не способен узреть истину самого мироздания. Ты обманываешь себя иллюзией независимости. Но на самом деле ты слеп, как щенок. Глух, как червь. И ты ненавидишь себя за это. Вы все ненавидите. Вы все хотите избавиться от этой слепоты и глухоты, но…
Я начал постепенно окружать слабеющего Болдвина «щупальцами», стремясь к его разуму, стремясь к самым уязвимым точкам тела киборга, готовясь принести ему страшные страдания. Он уже не мог говорить, не мог требовать у меня остановиться, не мог угрожать мне. Он мог лишь смотреть на меня и слушать, что я говорю.
– Но разве можно избавиться от чего-то, если ты сам этого не хочешь? Разве ж можно избавиться от платонической любви к совершению зла? От инстинктивного желания вторгаться в чужой мироуклад, приходить в чужой храм со своими заветами? Такие, как ты, всю историю России приходили в наш дом, чтобы сотворить зло, поскольку вы порочны, вы не понимаете последствий. Вы приходили к нам с мечом. Хотели забрать, разрушить и опорочить то, что мы зовём Родиной. Родиной, Болдвин, а не этой страной, как вы говорите.
Я не давал Болдвину умереть. Он приближался к смерти неумолимо, становился слишком слаб. Я удерживал его разум в черепной коробке, совсем немного подпитывал, не позволяя отправиться в пятый мир-измерение, избежать заслуженного наказания.
– Вы не знали то, что знали мы. А мы знали – никто Родину не спасёт, если мы её не спасём. Мы знали – никто его не убьёт, если мы его не убьём. Ты пытался достать Анугиразу с помощью головорезов, Болдвин, пытался отомстить ей за слова её мужа, сидя в этом прекрасном кабинете. Но за чужой спиной не сидят и из чужой винтовки не мстят!
Я достиг его разума, обвил его «щупальцами», нашёл все до одной уязвимости. Я был полностью готов, одного желания хватило бы, чтоб исполнить предначертанное. Но у меня ещё было что сказать напоследок.
– Ничего с тех пор не изменилось, Болдвин. Мы всё ещё знаем. И я тоже, первый русский дракон-каратель, всё знаю. Так убью ж я тебя, чтоб ты, а не я на земле лежал. Не в моём дому чтобы стон, а в твоём – по мёртвом стоял. Так хотел ты, твоя вина – пусть горит твой дом, а не мой! И пускай не моя жена, а твоя – пусть будет вдовой. Пусть исплачется не моя, а тебя родившая мать. Не моя, а твоя семья понапрасну пусть будет ждать.
Я замахнулся, готовясь порвать Болдвина на части, послал ко всем «щупальцам» разрушающую, причиняющую страшную боль энергию. В тот миг у меня вырвались слова, навсегда ставшие моим девизом:
– Так убей же хоть одного! Так убей же его скорей! Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!
«Щупальца» тут же вырвали разум Болдвина из его головы, оставив те его нити, что отвечают за боль. Разрушающая энергия стала крушить его тело, когти – яростно разрывать на части. Пришла минута казни.
Лишь значительно позже я узнал, что произнесённые в ту минуту слова не являлись моей собственной выдумкой. Их незаметно привнесла в мою память кровь русского дракона. Они принадлежали стихотворению, которое было написано аж в двадцатом веке, во время Великой Отечественной войны. Все русские драконы знают его, а мы уже не изучаем, ибо слишком много за века было написано более актуального. Но, оказывается, даже стихи из двадцатого века могут быть актуальны, если вспомнить их в нужном месте и в нужное время. И если там, откуда я позаимствовал строки, при упоминании некоего «его» говорилось о немцах, то я говорил о пороке. Окончание стихотворения осталось совершенно неизменным в тексте, но иным в глубинном смысле – это был призыв уничтожать порочных. И я ему буду следовать всегда, ибо таков высший замысел.
Впервые в жизни мне довелось пытать. Я тогда совершил первую ошибку – слишком увлёкся. Повезло, что тот, кто ко мне тогда подошёл сзади, не грозил опасностью.
– Десятый разум, которому суждено попасть в сосуд у тебя на шее, верно, Виталий? – прозвучал тройственный голос позади. – Значит, скоро ты исполнишь просьбу Анугиразы.
Я как раз закончил и обернулся. В голосе сразу же мне узнался Павел Трофимович Горный – врач-исследователь из лаборатории Павлов, что являлся, на самом деле, русским драконом. Но позади меня стоял не обычный представитель этого рода. Там стоял трёхглавый дракон с сильным телом и зелёной чешуёй. Я совсем немного дёрнулся, готовясь отбиваться от неизвестного гостя, но тут же узнал в нём мифического Змея Горыныча. Впрочем, думаю, логичнее будет называть его легендарным. Он существовал, но быт его оказался покрыт столькими историями, что не отличишь уже, где правда, а где вымысел.