Они шли через приёмную, и Юля улыбнулась Ирине, и сказала: «Привет!», и даже помахала рукой.
В машине, усевшись рядом с Аркадием, прильнула к его руке.
Он не включил музыку CD-плейера. Он осторожно вёл машину и осторожно, краем глаза взглядывал на неё.
— Я люблю тебя сейчас больше, чем в первый месяц нашего брака, — тихо говорил он. — Ты — часть меня. Ты даже не представляешь, как немыслима была бы жизнь без тебя…
Музыка не играет, почему же звучит ноктюрн Шопена? Музыка, которую так любил Давид Мироныч. Музыка, которую так любит Аркадий.
— Летом поедем с тобой к морю.
Она совсем забыла об Америке и Бажене, а тут зачем-то сказала:
— Бажен звонил, зовёт жить в Америке, всем вместе.
Аркадий тихо засмеялся:
— Там, Юленька, мы — изгои, здесь — хозяева. Там — чужая, здесь — наша жизнь.
В эту секунду с обеих сторон их ударило, и она потеряла сознание. Лишь плеснуло в глаза бордовым светом. Этот свет залил весь мир. Бордовый — цвет Митяевой машины.
Пришла в себя в больнице. Мама. Плач Даши.
— Покорми, Юшенька! — И — чмоканье дочки. — Слава Богу, жива! Слава Богу, молоко не пропало!
— Где мой Аркаша?
— Корми, доченька! Здравствуй, доченька! Сейчас поговорим. Молоко кончилось. Даша исплакалась, мы с Асей с ног сбились, не знали, где ты. На работе сказали, вместе уехали по делам.
— Кто сказал?
— Митяй.
— Почему он оказался на работе? Опять алиби?
Подушка, воздух, мамины слова тяжело давят на голову. Сейчас её вырвет, сейчас она зальёт всю палату своим страхом.
А дочка никак не насыщалась, жадно рвала сосок, и от удовольствия у неё были закрыты глаза.
— Аркаша жив? — спросила Юля.
Пустота расползалась с каждым уходящим из неё глотком молока. Не надо ничего говорить — Аркаши больше нет с ней, никогда он не погрузит всю её в своё сердцебиение, в дыхание, никогда не раздастся его тихий зов — «Юленька!».
— Он — в реанимации, — вместо «Юленька». — У него отключено сознание. У тебя нет травмы головы, только сотрясение мозга, у него — травма.
— Он будет жить?
— Не знаю.
— Не будет. Аркаша жить не будет.
Дочка всё чмокала, всё рвала с жадностью сосок, хотя Юле казалось, она уже спит, подрагивая веками, как птица.
Как это — ни на кого не похожа её дочка? Аркашины ресницы, Аркашина форма глаз, Аркашин пшеничный пух на голове… — то, что ей осталось от Аркаши.
— Не успели мы убежать, мама.
Шесть месяцев пролежал Аркадий в реанимации. Сердце как новорождённое, жадно бьётся — «жить!». Все органы жадно омываются чистой кровью — «жить». Но — голова отключена.
Юля сидит возле Аркадия по особому распоряжению — сестёр в реанимации не хватает. Капельница, стимулятор… — она и не запомнит всех аппаратов, подведённых к Аркадию.
— Аркаша, очнись, — молит она.
— Аркаша, не погибай! — звучит на весь свет её голос. — Маму спас, себя не спас.
То мама, то Ася приносят к Юле дочку. Дочка растёт на глазах, смеётся, ползает по Аркадию, произносит какие-то звуки, среди них — «па!».
Аркадий открыл глаза в одно из таких мгновений, когда Даша ползла по нему. Но то был не Аркадий. Он не узнал Юлю.
— Аркаша… — звала она. — Аркаша, пожалуйста…
Она кинулась к врачу. Врач сказал: у него полная потеря памяти. Это подозревали давно. Сделать они ничего не могут.
Она кричала громко, на весь мир, она звала Аркадия, она рассказывала ему об их любви. Он тускло, равнодушно смотрел. И на неё навалилась апатия — словно её жизнь покинула.
Его перевели из реанимации в обычную палату.
Теперь он встаёт, ходит в туалет, сам ест. Но он ничего не помнит, он ничего не знает, у неё муж — дурачок.
Она взяла его домой. И по дому он ходит сомнамбулой. Лежит, часами глядя в потолок.
Временами Юля словно возвращается к жизни.
— Аркаша! — зовёт она.
Он не откликается. Он забыл и своё имя.
И тогда она вспомнила о его родителях.
Больше года прожила с Аркашей, а родителей не видела. Приглашали их много раз. Родители не ехали. У отца — своё дело: чинит автомобили всему городу, занят с утра до глубокой ночи. Мать тоже работает: учительница географии, в воскресные дни, в каникулы и летом ходит с ребятами в походы.
Аркадий звонил родителям дважды в неделю, раз в месяц посылал деньги. Когда он лежал в больнице, родители, удивлённые его молчанием, позвонили. Ася не знала, что сказать, и сами собой выскочили слова о командировке.