Теперь перед ним обнаженная Софья, с огненным, диким и немного пугающим взглядом пронизывающем до глубины души, тем не менее, Игорь Павлович наслаждался зрелищем, наслаждается Софьей, а она будто бы скучает, лишь изредка заглядывает, будто бы внутрь него и своим взглядом выворачивает его душу наизнанку. И время будто бы ушло.
Наконец все закончилось, Игорь Павлович был одет и сидя на стуле, внимательно разглядывал одевающеюся Софью, женщина явно не торопилась будто бы подкармливая первобытные инстинкты Игоря, но он уже сделал все, что хотел...хотя нет...он сделал все, что хотела она. И сейчас, когда Софья уже была одета и лишь изредка поправляла юбку и прическу, он заметил в ночном окне её странное отражение. Все эти огненные и пронизывающие взгляды, все это будто бы было и там, только что это было Венедиктов не понимал, он лишь рассматривал повременно, то Софью, то пролетающие за окном деревья и кусты, с этим уже надоевшим, бесконечным будто бы до горизонта лесом. Лес не был настолько прекрасен как Софья, сидящая напротив него, поэтому взгляд Игоря в итоге был направлен только на неё. Прождав ещё несколько минут, Венедиктов хотел было нарушить тишину и обратится к Софье, но она остановила его жестом, снова подошла ближе и похлопав его по щеке, мягко, но в тоже время властно сказала следующее:
"Следующая зима станет последней. Ты прекрасен...но ты не переживешь её, ты пережил только Анну, пережил Николая, но ты пустой, по прежнему, пусть ты и силен в постели, это тебе не поможет в жизни, следующая зима, Игорь...запомни слова"
После этой речи, огненный взгляд был направлен на Игоря, а губы его снова встретились с губами Софьи, но вкус их быстро растаял, как и Софья, будто бы это был мираж. После того как Венедиктов открыл глаза, он снова обнаружил себя на полу.
Подскочив, невольно вспоминая события ночи, он начал оглядывать купе, но, как и в прошлый раз, тут нечего не было, ни следа Софьи Андреевны. Только слегка пустой, но в, тоже время знакомый вкус на губах.
Венедиктов снова сел на сиденье и посмотрел в окно. На удивление, он почти прибыл, осталось чуть-чуть, не больше 3-4 часов, теперь лес за окном становился реже, а людей становилось все больше. Венедиктов взял сумку и открыв её, достал газету, рассмотрев её внимательно, он испугался...хотя можно ли это назвать испугом? Возможно, хотя как на это посмотреть...впрочем, уронить газету на пол купе с криком и диким взглядом это явно признак сильного расстройства или испуга, Венедиктов же не понаслышке это знает, да?
Он медленно дрожащей рукой потянулся к газете, заголовок которой гласил:
"В Екатеринбурге, по постановлению президиума Уральского Областного Совета, расстрелян в виду создавшейся опасности побега Николай Романов. Президиум Ц.И.К. эту меру признал правильной.
Издан декрет о конфискации имущества низложенного российского императора и членов императорского дома...."
Венедиктов снова отбросил газету, схватил сумку и вышел из купе. Выйдя в коридор, он заметил большую толпу людей, что шла в сторону выхода из поезда, поэтому медленно плетясь, смотря по сторонам, Игорь Павлович шел в общей толпе выходящих. Рядом с ним также медленно шел мальчик, лет 10 с сумкой набитой будто бы доверху, Венедиктов внимательно осматривал мальчика, будто бы он в любой момент мог напасть. Тем не менее, все выглядело спокойно, выходящие шли, выход приближался, а мальчик...а что мальчик, пусть себе идет. Венедиктов усмехнулся и снова посмотрел на мальчика, мальчик же начал рассматривать его. Взгляд этот был, словно тот, что видел он на станции у небольшой деревни. Пустой, безысходный, гнетущий ,помноженный на серое будто бы могильный камень, лицо. Игорь Павлович отвел взгляд и смотрел только вперед, пусть боковым зрением он видел, что мальчик все также рассматривает его. Тут неожиданно он начал понимать, что возможно ребенок тоже расскажет ему что то и повернувшись к нему, он дрожащим голосом спросил:
"Что то случилось....чего ты...с...смотришь на меня?" ответ мальчика же был странным, будто бы отвечал он не Венедиктову:
"Я смотрю не на вас дядечка, а на людей, что сзади вас стоят. Они внимательно смотрят...страшно даже, но вы не бойтесь...Николай не боялся и вы не бойтесь, я вот не боюсь. Они смотрят, будто бы считывают меня, а мне хоть бы что. Милые дамы и мужчины смотрят и смотрят, взгляд их серьезен, по своему странен, но я к такому привык...Неужели вы не привыкли?"
Венедикитова передернуло, он ещё раз посмотрел на мальчика и отвернулся, выход все равно был уже близко, наверняка в Петрограде ещё есть места, где бы он мог напиться, забыться и поспать. Хотя нет....ему нужно домой....просто выспаться....да....просто выспаться.
Наконец Игорь Павлович смог выйти из поезда. Вокруг сновали люди, но никто будто бы его не замечал, то и дело они задевали его плечом или рукой. Дико уставший он плелся вперед, внутрь города, то и дело, замечая изменения. Возникшие тут и там плакаты, растяжки из ткани, баррикады и повсеместные разрушения, все это было так странно, даже неприятно, будто бы царапина на все лицо, но почему-то Венедиктову становилось только спокойней на душе. Вот он дошел до своего дома. Вокруг все те же снующие люди, плакаты, несколько людей рассматривают разбитую витрину магазина, несколько детей играют посреди улицы позолоченными тарелками, а из центра города то и дело доносится то ли выстрел, то ли крики, то ли все вместе. Но как бы сюрреалистично это ему не казалось, как бы странно это не было, страшно или никчемно, Венедиктов просто шел в сторону своей комнатки, наплевав на все вокруг, завтра он проснется, завтра все изменится. До следующего года осталось лишь несколько месяцев, так что...жизнь ещё может наладиться.