Он взял со стойки коробок, чиркнул спичкой и протянул её женщине. Она прикурила, огонь сразу потух.
– Вы преподаёте? – осведомился он.
– Мне случается наполнять аудитории. Вот вы не верите в прошлые жизни – зачем тогда проводите свою в девятнадцатом веке?
Джонатан, задетый за живое, задумался, потом подался к ней.
– У меня почти чувственные отношения с одним художником, жившим в то время.
Она разгрызла кубик льда, который сосала, и уставилась на заднюю стенку бара, заставленную бутылками.
– Как получается, что в человеке просыпается интерес к прошлым жизням? – спросил её Джонатан.
– Это происходит, когда он смотрит на часы и не получает удовлетворения от того, что на них видит.
– Как раз эту точку зрения я безуспешно пытаюсь довести до сознания моего лучшего друга. Между прочим, я не ношу часов.
Под пристальным взглядом женщины Джонатану становилось все больше не по себе.
– Прошу меня извинить, – проговорил он, – я ничуть над вами не подтруниваю.
– Мужчины нечасто просят прощения. Чем именно в области живописи вы занимаетесь?
Пепел на кончике её сигареты грозил осыпаться на стойку. Джонатан пододвинул пепельницу под жёлтый указательный палец своей собеседницы.
– Я – эксперт.
– Значит, вам приходится много разъезжать.
– Я бы даже сказал, что многовато. Женщина с серебряными волосами погладила пальцем стекло своих часов.
– Время тоже путешествует. В разных местах оно разное. Только в нашей стране целых четыре часовых пояса.
– Замучили меня эти скачки из пояса в пояс, мой желудок тоже от них мучается. Бывает, я неделями завтракаю в часы ужина.
– У нас ошибочное представление о времени. Время – это измерение, наполненное частицами энергии. Каждый вид, каждая личность, даже каждый атом пересекают это измерение по-своему. Возможно, я когда-нибудь докажу, что Вселенная содержится во времени, а не наоборот.
Джонатан так давно не сталкивался с по-настоящему увлечёнными людьми, что охотно погрузился в эту беседу. Женщина продолжала:
– Верили же мы раньше, что Земля плоская, что Солнце вращается вокруг нас, а не наоборот. Большинство людей довольствуются верой в то, что видят. Настанет день, когда мы поймём, что время тоже движется, что оно вращается, как Земля, и не перестаёт расширяться.
Джонатан не знал, что на это ответить. Чтобы сохранить самообладание, он стал рыться в карманах пиджака. Женщина с седыми волосами приблизила своё лицо к его лицу.
– Когда мы согласимся пересмотреть нами же изобретённые теории, мы поймём гораздо больше про относительную и истинную протяжённость жизни.
– И вы этому учите? – спросил Джонатан, слегка отодвигаясь.
– Видели бы вы своё лицо! Представьте, как вытаращили бы глаза мои студенты, если бы я уже сейчас обрушила на них плоды своих исследований… Мы ещё слишком боимся, мы не готовы. Так же невежественно, как наши предки, мы причисляем к паранормальному, к эзотерике все, чего не можем постигнуть, все, что тревожит наш ум. Мы – существа, тянущиеся к наукам, но страшащиеся открытий. На свои страхи мы отвечаем верованиями. Почти так же моряки в старину отказывались заплывать слишком далеко, ибо пребывали в убеждении, что вдали от твёрдой, надёжной суши мир обрывается, их подстерегает там бездонная пропасть.
– У моего ремесла тоже есть научные стороны. Время меняет живопись, многое делает невидимым взору. Вы представить себе не можете, какие чудеса открываются при реставрации полотна!
Внезапно женщина схватила его за руку, уставилась на него серьёзным взглядом, её синие глаза вдруг вспыхнули.
– Мистер Гарднер, вы совершенно не понимаете смысл моих речей. Но я не хочу докучать вам словесами. Когда затрагивается эта тема, я делаюсь неистощимой.
Джонатан сделал знак бармену, чтобы тот наполнил её бокал. Соседка следила из-под тяжёлых век за движениями бармена, за янтарной жидкостью, полившейся по хрустальной стенке изнутри. Поболтав в бокале кубиками льда, она залпом опрокинула содержимое. Догадываясь, что Джонатан ждёт продолжения разговора, она заговорила снова:
– Мы ещё ждём новых исследователей, путешественников во времени. Достаточно будет небольшой кучки новых Магелланов, коперников и Галилеев. Сначала мы объявим их еретиками, осыплем их насмешками, но они откроют пути в глубь Вселенной, сделают видимыми наши души.
– Оригинальные речи для учёной! Обычно наука и душа плохо сочетаются.
– Перестаньте изрекать банальности! Вера имеет отношение к религии, а душа рождается из нашего сознания, из того, кем мы являемся или кем себя мним.
– Вы действительно считаете, что после смерти наши души продолжат жить?
– Невидимое глазу не перестаёт существовать!
Её разговоры о душах заставили Джонатана задуматься о душе старого русского художника, жившей в нём самом начиная с того дождливого воскресного дня, когда отец привёл его в музей. В большом зале под бескрайним потолком его захватили картины Владимира Рацкина. Чувства, которые он при этом испытал, широко распахнули двери его отрочества и навсегда определили его судьбу.
Женщина продолжала смотреть на него, синева её глаз сменилась на черноту, Джонатан чувствовал, что его оценивают. Потом она перевела взгляд на свой бокал.
– То, что не способно отражать свет, прозрачно, – сказала она хрипло. – Тем не менее оно существует. Мы больше не видим жизнь, когда она покидает тело.
– Признаться, я частенько не наблюдаю жизни даже в живых…
Она улыбнулась и ничего не ответила.
– Тем не менее рано или поздно все умирает, – закончил Джонатан в некотором замешательстве.
– Каждый из нас строит и разрушает своё существование в присущем ему ритме. Мы стареем не потому, что время течёт, а в зависимости от потребляемой и частично возобновляемой нами энергии.
– Вы полагаете, что мы оснащены некими аккумуляторами, от которых работаем и которые подзаряжаем?
– В какой-то степени да.
Если бы не табличка с научными титулами, Джонатан причислил бы её к маргиналам-одиночкам, просиживающим сутками в барах в надежде вывалить на случайного соседа все своё безумие. Оставаясь в недоумении, он ещё раз попросил жестом обслужить собеседницу. Она покачала головой, отвергая предложение. Бармен поставил бутылку бурбона на стойку.
– Думаете, душа живёт несколько раз? – не отставал от неё Джонатан, сам к ней придвигаясь.
– Некоторые – да.
– Помнится, в детстве я слышал от бабушки, что звезды – это души людей, вознёсшиеся на небеса.
– Свету звезды не нужно времени, чтобы дойти до нас, время само его приносит. Понять, что такое в самом деле время, значит обрести средства передвижения в его измерении. Наши тела ограничены противящимися физическими силами, но наши души от этого свободны. Замечательно было бы представлять души бессмертными. Например душа одного известного мне художника…
– Умерьте свой оптимизм. Большая часть душ угасает. Мы стареем, а души по мере накопления памяти меняются в размерах.
– Что содержит их память?
– Их путешествия во Вселенной! Впитываемый ими свет! Геном жизни! Это переносимое ими послание, от бесконечно малого до бесконечно великого, и все они мечтают этого достичь. Мы живём на планете, которую очень немногие из нас успевают обогнуть, так и очень немногим душам удаётся достигнуть цели их путешествия: описать полный круг творения. Души – это электрические волны. Они состоят из мириад частиц, как все, из чего сложена наша Вселенная. Подобно звезде из сказки вашей бабушки, душа страшится рассыпаться, все для неё сводится к энергии. Вот почему ей необходимо земное тело: она поселяется в нём, восстанавливается и продолжает путь во временном измерении. Когда в теле уже не остаётся достаточного количества энергии, она его покидает и ищет новый источник жизни, с помощью которого продолжит свои скитания.
– Сколько времени уходит у неё на поиски?
– День, век? Всё зависит от её силы, от запаса энергии, который она восстановила за прошлую человеческую жизнь.
– А если энергии мало?