— Это у тебя крыша тронулась, — заметил Григорий, пропуская его во двор. — Я же говорил тебе, что Алевтина работает над портретом.
— Прости, — улыбнулся гость, — так ты в образе.
— Да пошел ты…, — разозлился Григорий.
Они прошли в комнату, где Алька, успевшая изобразить на лице полное безразличие, продолжала аккуратно наносить мазки.
— Не стой за спиной, — бросила она, заметив, что Островский выглядывает из-за ее плеча. — У меня рука начинает дрожать.
— А ты почему трубку не берешь? — спросил он, увидев лежащий на столе алькин телефон.
Григорий снова устроился в кресле. Он был недоволен, что им помешали, но гнать следователя было не в его интересах.
— Надо поговорить, — сказал тот, деликатно откашлявшись в кулак. — Дело у меня безотлагательное, так что давайте-ка, ребята, сделаем перерыв.
Алька не тронулась с места. Она поджала губы и сделала вид, что не слышит его.
— Барышня, — обратился он уже персонально к ней, — может быть, сходишь покурить или побрызгать? Нам с Гришей надо перемолвиться парой фраз. А то, кто знает, может, уже и не доведется. У нас в Несвиже просто какая-то эпидемия, народ мрет как мухи.
— Ты как про записку догадался? — спросила она, вытирая руки обрывком старой хозяйской рубахи. — Брат меня чуть не порвал сегодня по твоей милости.
— Про записку? — переспросил Островский и совершенно искренне рассмеялся. — Так ты ж сама, недотепа, дала мне ответ. Зашел я к Григорию, а он мне и говорит, что, мол, ездил в Минск, выполнял твои заказы. И список показал. Смекаешь?
— Бляяяя! — воскликнула Алька. — Блокнот! Точно!
— Как видишь, все просто. Только надо было, Аля, тебе не записки писать и играть в деревенского детектива, а придти ко мне и все рассказать. Вот это бы было правильно и профессионально, если хочешь.
— Ну, правильно — согласна, а почему профессионально?
— Потому, что будущий юрист должен научиться, в первую очередь, брать на себя ответственность. И за слова, и за поступки.
Пристыженная Алька схватила сигареты и выскочила на улицу. Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь обидное, но как назло подходящих для этого слов не нашлось.
— Я так понимаю, — начал Вадим, присаживаясь перед Григорием, — Виктор тебе уже все разъяснил?
— Разъяснил, — подтвердил тот, расстегивая непослушными пальцами непривычно крупные пуговицы. — Даже от себя кое-что добавил.
— Так я слушаю.
Григорий встал и прошелся по комнате. Несмотря на то, что уже несколько раз мысленно проигрывал этот диалог, он не знал, с чего начать. Он боялся, что Островский ему не поверит, начнет подозревать и, в конце концов, вообще перестанет общаться неформально, переведя их знакомство в русло, ограниченное рамками делопроизводства.
Островский ждал, устало опустив голову и разглядывая носки своих пыльных туфель. В этот момент он думал о том, что без доверия в его работе все же никак нельзя. Однако ему никогда не удавалось нащупать эту тонкую опасную грань, за которой доверие заканчивается и начинается долг.
Вдруг Григорий заговорил:
— Ты ведь знаешь, что я всегда мечтал найти Золотых Апостолов Радзивиллов? Это стало буквально целью моей жизни. Я многое отдал бы только за то, чтобы приблизиться к разгадке их тайны. Пойми, это не имеет ничего общего с одержимостью. Просто, у каждого человека должна быть цель. Вот у меня она такая, и не надо меня за это винить. Я, конечно, понимаю, что вся эта история с Юркевским и Францем выглядит дико. Однако думаю, все, что произошло — всего лишь цепь нелепых случайностей…
— Ничего себе нелепые случайности! — перебил его Островский. — Случайно убиты два человека… Гриша, ближе к телу. Мне твои исповеди не нужны, мне нужны факты, которые я мог бы приобщить к делу.
— Короче, мы с Францем собирались вернуться к поискам Апостолов. Я знал, что у Юркевского имеются какие-то бумаги, которые могут пролить свет на историю с их исчезновением. Однако старик наотрез отказался их отдавать и даже показывать, заявив, что все передаст в музей. Я предлагал ему очень хорошие деньги, а ему нужна была слава, признание, интерес общества к его героической персоне. Он позвонил в редакцию и попросил прислать корреспондента. Это было в апреле. Но в редакции его интервью сочли слишком длинным и путанным, оставили только то, что касалось деятельности партизан в годы войны, включая историю немецких поисков. В таком укороченном виде оно и вышло накануне дня Победы. А потом произошло это убийство. Франц был там, но он никого не убивал. Это сделал его сообщник, который проник в дом и выкрал бумаги. Юркевский неожиданно вернулся и получил молотком по голове.