— Не смешите меня, Генрих, — усмехнулся доктор, — хочу вас заверить, что едем мы с абсолютно гуманной миссией. Да, и еще. Свой вопрос насчет поездки вы задали весьма своевременно. Было бы очень подозрительным, дорогой друг, если бы вы не поинтересовались о цели и месте нашей командировки. Ладно, пора поставить вас в известность о том, что летим мы в Несвиж, это такой маленький городок между Минском и Варшавой, бывшая вотчина средневекового князя Радзивилла. Ведь вы, Генрих, по линии матери тоже княжеских кровей, и я уже начинаю вас подозревать в родственных с ним связях.
— Князь князю, рознь. Самое важное для меня, это общение с вами, доктор. У такого знаменитого путешественника как вы, всегда есть чему поучиться. И мало кто может похвастаться, что был вашим учеником. Простите за откровенность, но я честен с вами, как на исповеди, — польстил Генрих, — и если можно, прошу меня простить за мою корысть.
— Всегда ценил в людях искренность, — обронил Вагнер. Каков же хитрец, подумал при этом доктор. — Итак, молодой человек, вернемся к нашим баранам. Вернее Радзивиллам. Что вам о них известно?
— Очень немного. В первую очередь то, что хоть Радзивиллы и князья, но к русскому дворянству они имеют лишь косвенное отношение, — пояснил Генрих, входя в святая святых — скрытую для посторонних взоров комнату доктора Вагнера, где тот справлял свои магические ритуалы и проводил спиритические сеансы. Помещение одновременно напоминало кунсткамеру, рабочий кабинет и зал спортивной славы, украшенный вместо призов культовыми предметами, казалось собранными по всему миру.
Генрих был одним из немногих гостей доктора, кому тот приоткрыл дверь в свое святилище. «Этот парень не так прост, как кажется на первый взгляд, — рассуждал Вагнер. — И если я не буду с ним хотя бы отчасти откровенен, то и пользы от него будет, как с козла молока. Лишь только, как от переводчика. Вполне возможно, что предстоящая экспедиция окажется непростой, поэтому, оказав доверие моему спутнику и расположив его к себе, я могу рассчитывать на его искреннюю помощь в случае возможных осложнений. Так что пусть он считает, будто завоевал мое полное расположение, посвящен в тайны, и отныне между нами нет секретов».
— Радзивиллы — католики, удостоеные княжеского титула Священной Римской империей, и с нами, Рюриковичами, они никаких точек пересечения не имеют, — продолжил Генрих.
— Вы в этом уверены? — полюбопытствовал Вагнер.
— Полагаю, что да, — ответил молодой Штраубе, — если не принимать во внимание ветвь тех Рюриковичей, которая, оставшись в Европе, вообще не имела никакого представления о Крещении Руси. Ну а если взглянуть на ситуацию с другой стороны и взять за основу теорию Дарвина о том, что мы все произошли от обезьяны, то, безусловно, каждый живущий на свете Радзивилл является мне другом, товарищем и братом. Впрочем, как и вам. Одним словом все зависит от широты наших познаний и глубины наших заблуждений.
— Отвечая на ваш вопрос о цели поездки, скажу вам так, господин Штраубе, — нас очень интересует наследие рода Радзивиллов, а в частности статуи двенадцати Апостолов, которые, по некоторым данным, спрятаны в их имении — Несвижском замке. В среде Аненербе существует теория, что раз в семьсот лет многие спрятанные в земле сокровища имеют свойство являть себя миру. Благоприятное время как раз настало, и наша задача найти реликвии и поместить их в надлежащее для них место, то есть в анналы рейха. У нас осталось совсем мало времени. А насчет родства, быть может, вы и не правы, всякое случается. Чудеса еще никто не отменял.
Генрих медленно перемещался по комнате, разглядывая экспонаты. В этом вагнеровском бестиарии, где лики христианских святых скорбно взирали со стен на статуэтки танцующих многоруких божеств, нашлось бы, чем поживиться приверженцу любой религии, начиная от ортодоксальных, заканчивая камерными. И как все эти предметы соседствуют между собой, размышлял Генрих, поглаживая по хоботу статуэтку Ганеши. Холодный голос Вагнера оторвал его от размышлений:
— В этой комнате, Генрих, вы можете прикасаться к чему угодно, но только вон тот предмет я попросил бы вас не трогать. Он не любит чужих рук!
16
Но Григорий его не слышал. Он стоял, раскачиваясь, посреди комнаты с закрытыми глазами и тихо повторял какие-то непонятные слова. Его лицо было мокрым от пота. Со стороны он был похож на молящегося бедуина.