Профессор был в восторге, что лама так быстро его понял. Конечно, профессор не был настолько наивен, чтобы предполагать, будто где-то на востоке имеется живой трицератопс, — но почему же не быть там — где-нибудь во льдах или песках цельной консервированной туше трицератопа, на манер сибирского мамонта. Все возможно в наши богатые научными достижениями времена… Но профессор увлекся еще больше, и для проверки своих предположений сначала ткнул пальцем в рисунок «дракона», потом стал на четвереньки и угрожающе зарычал…
Лама сначала посмотрел на него в недоумении, потом, словно догадавшись, хлопнул себя в грудь и протянул профессору ладонь. На этот раз профессор поощрил его двугривенным. Тогда лама торжествующе показал в сторону небольшого, скрытого высокой травой овражка. Профессор вопросительно посмотрел на ламу, тот важно кивнул головой, и профессор двинулся к овражку. Профессор с научным любопытством двинулся к овражку, и в его обоняние ударил ужасный смрад… Профессор, преодолевая отвращение, стал спускаться в овражек и увидел массу костей. Среди костей копались над чем-то собаки..! Вглядевшись в это «что-то», профессор распознал человеческий труп. Вне себя от отвращения, профессор нагнулся, поднял первый попавшийся камень и запустил им в собак. Собаки немедленно бросили свое занятие и устремились на профессора. Профессор попробовал отбиться геологическим молотком, но собаки вертелись кругом, находясь вне пределов досягаемости. Еще немного, и палеонтологическая экспедиция была бы прекращена — но в этот момент раздались хорошо знакомые профессору гик, крик, свист, улюлюканье, конский топот и сильные руки подхватили профессора кверху.
— Хорошо, что мы встретили этого оборванного ламу, — сказал Френкель, усадив профессора сзади себя на маленькую степную лошадку. — А то бы вам, профессор, дорого бы обошлось это посещение монгольского кладбища. Разве вы не знаете, что монголы не хоронят своих мертвецов, а просто сносят их в определенное место на съедение дикому зверью и собакам…
— Почему же вы узнали, что я пошел именно сюда? — спросил профессор.
— Да как же! Лама сказал вот этим молодцам, что вы спрашивали, где водятся собаки, и даже показывали, как собаки лают… он вас и послал на кладбище.
В сопровождении «почетного транспорта» профессор и Френкель вернулись к юртам.
10. Ламья медицина
Так как ни Френкель, ни профессор не хотели больше пользоваться «почетным транспортом», верховые ямщики могли бы спокойно отправляться восвояси. Но они предпочли пустить лошадей пастись, а сами расположились в юртах и занялись мирной беседой с кочевниками за кумысом и чаем. Грузовик все не шел, ночь наступила, принесла холод. Путешественники рассчитывали переночевать на воздухе, но к полуночи стало так холодно, что пришлось лезть в юрты.
Ранним утром путешественники вылезли из юрт совершенно отяжелевшими и разбитыми. Френкель, по своей нетерпеливой натуре, никак не мог усидеть на месте, поймал одну из монгольских лошадок и уехал навстречу грузовику. Профессор же, запасшись на этот раз револьвером, отправился побродить по окрестностям — но в сторону, противоположную кладбищу.
Френкель проездил полдня, грузовика не встретил, страшно обругался и вернулся на место стоянки. Здесь с ним произошло несчастье. Когда Френкель соскакивал с лошадки, у него подвернулась ступня, и он упал на землю. Было очень больно, и Френкель позвал на помощь. Тотчас на помощь прибежали ямщики из «почетного транспорта», подняли Френкеля и внесли его в юрту. Так как Френкель слегка стонал от боли, ямщики позвали ламу. Лама осмотрел ногу больного, сделал несколько распоряжений, и ему тотчас принесли требуемое.
После этого лама засел в тот угол юрты, где имелись изображения Будды во всех его перевоплощениях, и принялся стряпать медикаменты. Прежде всего спахтал глину с бараньим салом, сдобрил этот состав чем-то подозрительным и вонючим и подошел к Френкелю. Несмотря на боль, Френкель с любопытством наблюдал за действиями ламы. Лама же очень осторожными движениями потрогал больную и уже разутую ямщиками ногу, потом взял изготовленное им тесто и наложил довольно толстым слоем на больное место. Потом он встал, воздел руки кверху, и принялся бормотать.
— Буданцар-Алангоа, тенгри, — бормотал лама. — Таннул. Ула-шань тенгри… Русска-москова тенгри… (Буданцар — легендарный родоначальник монгольского народа, Алангоа — его мать, тенгри — духи, дальше названия горных отрогов).
— Слушай-ка, ты, китайский поп, — сказал Френкель. — От твоих заклинаний у меня нога не проходит, а болит еще сильней… Нет ли другого средства? Да сдери к черту свое сало с ноги! Заутреню-то брось.
Вместо ответа «китайский поп» полез опять в угол, намешал там какое-то новое «лекарство», стал около Френкеля на колени и поднес ко рту Френкеля чашку с необыкновенно сильным запахом перегнившей мочи.
— Это что же: ты хочешь, чтобы я выпил? — завопил Френкель. — Ну уж, это, брат, дудки! — С этими словами Френкель наподдал чашку так, что содержимое плеснуло ламе в лицо.
— Будда-Алангоа! — заорал, в свою очередь лама и бросился на Френкеля с кулаками. Так как лама был на ногах, а Френкель лежал, то очень быстро лама подмял Френкеля под себя и начал его молотить обоими кулаками, не соблюдая особенной вежливости. Френкель отбивался, как умел, и звал изо всей силы на помощь. И помощь явилась.
Рядом с юртой раздался гудок грузовика, а в юрту вполз Васька Свистунов и одним ударом кулака отбросил ламу в угол прямо под многочисленные изображения Будды.
— Отпусти ему еще, Васька, — жалобным голосом попросил Френкель, — а то он меня чуть на тот свет не отправил.
— Сейчас, — ответил Васька с полной готовностью, высунул голову наружу, крикнул: — Шофер, поди-ка сюда! — а затем направился с угрожающим видом к ламе.
Но вместо шофера в юрту влез профессор Дормье.
— Даракона, бачка, даракона, — забормотал лама и стал на колени.
— Так этот самый человек, который знает, где есть кости динозавра! — воскликнул профессор. — Френкель, скажите, чтобы Свистунофф его не трогал, это человек ценный!..
Френкель объяснил Ваське в чем дело, и лама был прощен.
Через четверть часа, расплатившись с «почетным транспортом», экспедиция тронулась в путь на грузовике. Вместе с путешественниками на багаже восседал лама, который бормотал: — Даракона, даракона, — и показывал на восток…
11. Свистунов и движение
Работа, собственно говоря, была, но Свистунов еще с утра ушел из торгпредства, где расположилась экспедиция, чтобы побродить по «Красному Богатырю»… Нельзя сказать, чтобы Васька очень интересовался бытом и нравами местных жителей, — в этом случае он обратился бы, вероятно, к монгольскому «союзу революционной молодежи», нельзя сказать также, что Ваську повлекло на улицу то зевачество, которое создает обычно вокруг всякого уличного происшествия толпу бездельного народа. Нет; Васька почувствовал потребность в том полудремотном уединенном состоянии, в том своего рода самонаркозе, когда все проходящее мимо зрения — вместе с тем проходит и мимо сознания. Во дворе торгпредства, где грузилась экспедиция в Гоби, все время толкались люди, и где приходилось подтягиваться и что-то делать даже и не по инерции, — такое состояние для Васьки было невозможно.
Навстречу вместе с монголами в остроконечных шапках, монголками в рогатых уборах, китайцами в удобных синих хурмах и штанах, шли верблюды, свиньи, ослы, собаки. Улицы не было. Там и сям были разбросаны «хошуны» — юрты за частоколами. Только на площади было несколько зданий европейского типа. Со всем тем и на площади и в извилистых переулках около хошунов было большое движение. То и дело навстречу попадались небольшие отряды «цириков» — монгольских солдат, старательно печатающих шаг. Цирики были одеты, несмотря на жару, в шинели русского образца.
Кое-где на частоколах хошунов болтались красные флаги — в этом было дыхание революции. Но Свистунов вспомнил 40 % лам, дорогу, «почетный транспорт», и согласился в душе с секретарем полпредства, который на вопрос Френкеля ответил: