Через четверть часа пленники были доставлены к красивому двухэтажному дому в стиле английских коттеджей, обнесенному колючей проволокой, и предстали перед хозяином дома и маковых плантаций — мистером Гарри Джонсом, красивым и статным англичанином в белом субтропическом шлеме.
— Кто вы такие? — спросил Гарри Джонс, и повторил свой вопрос по-французски и по-немецки. — На основании какого действующего права вы забрались с целью порчи в мои плантации?
— Я — француз и профессор палеонтологии, — гордо ответил Дормье. — Ваши люди поступили со мной как… с китайцем. Я протестую.
— Развяжите ему руки, — приказал англичанин. — Вы сами виноваты, профессор! Вы должны были знать, что находитесь на территории великобританской колонии, каковой, по существу, является весь Китай. А кто такие ваши спутники? Вы должны дать мне исчерпывающий ответ, потому что я являюсь ответственным представителем Великобритании во всей провинции Шень-Си.
— Это — мои русские спутники, — начал было профессор.
— Русские? — брезгливо перебил англичанин.
— Убрать их немедленно с моей территории! Вы, профессор, должно быть, сошли с ума, если называете своими спутниками боллль-ше-ви-ков!! Только ради вас, профессор, как представителя союзной нации, я не приказываю их немедленно заковать в наручники. Отведите этих грязных разбойников в деревню, — обратился Джонс к своим подручным. — Да скажите там минь-туанам, чтобы они за ними присматривали… Их оружие, с вашего разрешения, профессор, я задержу у себя.
— Вот-те и Китай! — с недоумением сказал Васька, когда его и Френкеля привели в китайскую деревушку, водворили в одну из фанз, крепче и благоустроенней остальных, и поставили у ворот вооруженного длинной палкой с ножом на конце китайца.
17. Ночной налет
Высоко над горизонтом вспыхнула яркая точка и вдруг рассыпалась в темном небе дождем разноцветных брызг, осветив на мгновение грязный двор дрожащим призрачным светом. Вдали глухо зарокотали большие китайские барабаны и слабо донеслось щелканье, похожее на выстрелы.
— Праздник какой-нибудь китайский, — ракеты и хлопушки, — подумал Свистунов, вышедший во двор глубоким вечером после длинного бездельного дня, проведенного в фанзе в обществе Френкеля и хозяина фанзы — ту-хао (кулака).
— Спать надо идти, Френкель небось десятый сон видит… А нельзя ли как-нибудь отсюда удрать, — в двадцатый раз пришло Ваське в голову. В это время отблеск какого-то огня на облаках привлек Васькино внимание.
— Костры, что ли? — подумал Васька и влез на невысокий забор. Минь-туан, прислонив свое странное оружие к забору, мирно похрапывал. Васька перемахнул через забор и пошел по направлению к шуму.
— А вот и удеру, вот и удеру, — радостно мелькало у него в голове и колотилось в сердце. Пробираясь узкими проулками, Васька заметил, что слабые отсветы в облаках постепенно увеличиваются, разрастаясь в зарево, охватившее полнеба.
— Пожар где-то… — Васька прибавил ходу. Узкие ворота с нагроможденными, загнутыми кверху, черепичными крышами, были открыты. Сторожа нигде не было. Прямо расстилались ровные поля, кое-где светившиеся маковыми головками. А вдали, километра за два, ярко полыхало пламя. Сквозь неумолчное цирканье цикад до Васьки доносились слабые крики и сухое щелканье выстрелов.
— Хунхузы, что ли? — соображал Васька, выходя в поле. — Как бы не засыпаться… от одних сволочей к другим. Да тут где-то народная армия расположена… — смутно вспоминались обрывки лекций, докладов, газетных статей. — Провинция Шень-Си… Шень-Си, — так, кажется этот буржуй лопотал…
Пламя, видимо, разгоралось, расползаясь вправо и влево. Небольшое возвышение мешало видеть горящие постройки. Зато языки огня, высоко вздымавшиеся в безветренном воздухе, ярко выделялись на темном фоне неба. Красный отсвет зарева озарял поля и облака. И вдруг Васька заметил что-то длинное и темное, бесшумно двигающееся по ровному покрову полей. — Что это: погорельцы в эту деревню бегут? Но почему так тихо? А может — и не погорельцы.
Васька опустился на колени и приложил yxo к земле. Глухой топот многих ног был слышен вполне ясно. Васька недоумевающе поднял голову: на светлом фоне зарева четко вырисовались силуэтом контур человека с ружьем, голова, плечи, дуло, лошадиная морда..
— Верховой, еще… еще…
Целый ряд всадников, переваливая через холмы и на мгновение мелькнув по освещенному небу, пропадали в тени полей, сливаясь в длинную извивающуюся змею. Внезапно раздался глухой шум падения, лязг железа и крепкий русский мат, умело и со вкусом закрученный, прорезал тишину ночи.
— Тише, дьяволы, — всех разбудите, морды набью в кровь!!.
И почтительно-сдерживаемый голос ответил:
— Никак нет, ваше сок-родь, — как курей голыми руками возьмем…
— Ну, уж нет, не так-то просто, сволочь белогвардейская, — пробормотал Васька и рывком бросился к воротам. Тяжелые створки ворот подались с большой натугой. Теперь запор… Где он?.. Да, вот засов! Успею ли?
И успел. Огромный дубовый брус-засов плотно вошел в гнезда.
— Эй, люди — заорал Васька в сторону деревни. — Вставайте, здесь бандиты, нападение…
По ту сторону ворот раздался целый взрыв матерщины, затрещали выстрелы, пули мягко зашлепали по дереву ворот, зацокали по камню ограды, разбитые черепицы зазвенели, падая на землю.
— Кто там, такую и так-то? — загремел чей-то бас.
— Ага, сволочь белогвардейская, — опоздали! На авангард комсомола напоролись! Да здравствует красный революционный Китай! Ура! — закричал Васька в ответ.
— Ах ты, погань советская! Вот мы тебя! Ломай, ребята, ворота!
Толстые доски затряслись от здоровенных ударов: видно, лупили прикладами. Но деревня уже проснулась: гнусаво заныли большие раковины, затрещали трещотки. Кто-то бежал сзади, кто-то кричал: — Васька, где ты, черт?..
— Френкель, это здорово, — подумал Васька, и от страшного удара по голове медленно упал на землю.
— Перелезли, черти, — сквозь целый фейерверк огненных брызг и оранжевых каких-то пятен пронеслось в Васькином сознании, и потом все разом погасло, провалилось, утонуло в черной, бездонной мгле…
И хорошо, что утонуло: иначе Ваське пришлось бы увидеть, как через разбитые ворота лезут загорелые усатые рожи, при свете факелов сверкает оружие, блестят погоны и какие-то темные, юркие люди вволакивают в ворота тяжелый, угрюмый пулемет…
18. Свистунов и неподвижность
Уже давно качалась над Васькой пасть темная и зловещая, пасть немыслимого, состоящего из одной черной массы, дракона; может быть, динозавра. Пасть покачивалась, хлюпала, угрожала. И смердело из этой пасти стервяным запахом падали, конским навозом, тленом. Изредка подкрадывались или внезапно налетали грохоты, проносились где-то в бездне над пастью; уносились они, — и вновь равномерно хлюпала пасть.
А вот сам Васька Свистунов был неподвижен. То, что было когда-то его движением, свойством его, Васькина, организма, — провалилось в ту же мрачную бездну, из которой теперь выпячивалась и хлюпала пасть.
Ужасное же было в том, что Васька хотел двигаться — и не мог! Пробовал хоть рукой шевельнуть — и не осилил! Напряг всю силу воли — и остался на месте! Как будто всему, что когда-то неслось вместе с Васькой в безграничные просторы жизни, побеждало, разрушало, строило, — всему пришел смертный конец, каюк, амба.
И когда дошло все это от восприятия до ощущения, и когда уловило это Васькино сознание, то сразу внутри все как будто успокоилось, а сознание начало действовать: подсчитывать, взвешивать, определять.