Он надел свое любимое старое черное пальто (Фейт купила ему новое, но старое было для него как давний верный друг), обмотал вокруг шеи красный шарф и водрузил на голову черную шляпу.
Он шагал по дороге, которая вела мимо соляного болота к шоссе. Погода была холодной, но ясной, легкий бриз колыхал заросли камыша. Ральф, как всегда, когда смотрел на болото, думал о Поппи. Его забывчивость касалась только настоящего, не прошлого. Он помнил, как услышал вой немецкого самолета, треск выстрелов. Помнил, как принес ее на руках домой. Как на следующий день он бродил по болоту, пытаясь отыскать на тропинке ее следы. Ему важно было знать, возвращалась ли она домой в тот момент, когда «мессершмитт» атаковал ее. Он хотел понять, простила ли она его перед смертью. Но земля, как и сегодня, была скована морозом, на ней не осталось отпечатков ее ног, к тому же слезы мешали ему смотреть.
В Кромере Ральф купил чай, копченую селедку и банку джема. Он забыл взять список, но решил, что прекрасно дотянет до выходных на селедке и джеме. Зато он хорошо помнил, что должен купить подарок малышке (Кристабель Лаура Поппи — как мило звучит это имя), поэтому провел приятные полчаса, разглядывая витрины. В антикварной лавке он отыскал крупную морскую раковину, розовую с белым, прекрасной формы. Когда он приложил ее к уху, то услышал шум моря. Продавец упаковал раковину в бумагу, и Ральф отправился на берег. На волнах покачивались несколько рыбацких суденышек; все увеселительные заведения закрылись на зиму. После получасовой прогулки он решил, что пора выпить чашку чая, но все прибрежные кафе тоже оказались закрыты. Холод обжигал, синева неба и моря была обманчива. Ральф решил побаловать себя рыбой с чипсами. Рыба с чипсами была одним из немногих заслуживающих внимания кулинарных изобретений этой страны. Но и в этом магазинчике никого не было.
Заметив неподалеку группу молодых людей, Ральф перешел дорогу и приблизился к ним.
— Прошу прощения, — вежливо сказал, приподнимая шляпу, — будьте так любезны, покажите мне дорогу к ближайшему кафе.
Молодые люди были одеты в потертые кожаные куртки и обтягивающие джинсы. Странным образом они напомнили Ральфу новобранцев, которых он видел в Париже в 1914 году. Их волосы были гладко зачесаны назад и блестели, а лица покраснели от холода.
— Тут все закрыто, дед, — сказал один, но другой начал с кривлянием передразнивать Ральфа: — Прошу прощения… будьте так любезны, — а потом, со словами «Какая шикарная шляпа, приятель», сорвал шляпу с его головы.
— Послушайте, — обратился к ним Ральф.
Он попытался отнять шляпу, но не успел, ее пинком отбросили на дорогу, как футбольный мяч.
— Послушайте, ребята, — снова заговорил он. — Я понимаю, что вы развлекаетесь, но сегодня чертовски холодно.
Они, казалось, не слышали его. Раздался взрыв хохота, крик «Давай, Джонси, — гол!», шляпа взлетела в воздух и приземлилась на берегу. Ральф поспешил обратно через дорогу, думая о том, что мог бы рассказать этим парням, как однажды играл в футбол в мексиканской пустыне, где вместо мяча была высушенная тыква, а ворота обозначались черепами диких собак, но в этот момент один из юнцов, пятясь и надрываясь от хохота, налетел на него, и Ральф оказался в придорожной канаве. Содержимое его авоськи рассыпалось по мостовой.
Проходившая мимо женщина прикрикнула на парней, и они разбежались. Женщина помогла Ральфу подняться на ноги и подобрать остатки покупок. Пакет с чаем разорвался, и чаинки рассыпались по камням, напоминая пепел; из разбитой банки сочился джем, растекаясь кроваво-красным пятном. Но раковина, совершившая путешествие из Индийского океана в эту холодную страну, осталась цела. Женщина с тревогой посмотрела на Ральфа, спросила, как он себя чувствует, и предложила зайти к ней на чашку чая, но Ральф, которому вдруг захотелось поскорее вернуться домой, заверил ее, что все в порядке.
Он подобрал на берегу свою шляпу, стряхнул с полей песок и пошел на автобусную остановку. Ноги у него подкашивались, автобус опаздывал, и в ожидании его Ральф совсем замерз. Обратный путь был тяжел и утомителен. Автобус трясло, и Ральф все время держал раковину на коленях. «Вернусь домой, — думал он, — разожгу камин и послушаю радио. И долго не буду совершать подобных вылазок».
Выйдя из автобуса, он пошел по дороге, которая вела в деревню. Идти пришлось медленно, потому что ноги все еще дрожали. Стало холоднее, голубое небо выцвело до жемчужно-белого. Солнце казалось маленьким блестящим стеклянным диском. Не было даже легкого ветерка, и камыши, утесник, даже мелкие пташки, живущие в зарослях, выглядели застывшими, как на фотографии.
Пройдя полпути до дома, Ральф остановился, чтобы перевести дыхание. Он чувствовал себя не то чтобы плохо, но как-то странно. Грудь сдавило, казалось, что она вот-вот лопнет. Руки и ноги окоченели. Ральф хотел было положить на землю авоську с покупками, которая вдруг стала очень тяжелой, но не смог разжать пальцы. Он попытался сделать несколько шагов вперед, но напряжение в груди усилилось. Боль туго сжимала грудную клетку, обжигала левую руку. Ловя ртом воздух, он сел на обочине.
С этого места Ральф хорошо видел коттедж, притулившийся на краю болота. Солнце вдруг стало очень ярким, как солнце в Ла-Руйи. Ральф уставился в небо. Его нянька заворчала на него: «Не смотри на солнце, Ральф, это вредно для глаз».
— Проклятая баба, — пробормотал Ральф. — Проклятая ворчливая баба, — громко произнес он и закрыл глаза.
Фейт начала с кухни: смела паутину, выбросила сгнившие кухонные шкафчики и ржавые кастрюли и сковородки. Под грязным линолеумом на полу обнаружилась керамическая плитка — чудесные квадратики терракотового, кремового и черного цвета. Потолок Фейт покрасила в белый цвет, а стены — в бирюзовый. Хотя некоторые комнаты еще не были пригодны для жилья и кое-где сквозь дырявую крышу просачивалась дождевая вода, Фейт привезла с собой несколько своих сокровищ: две серовато-зеленые китайские вазы и чайный сервиз с цветочным орнаментом. Она мысленно представила, как могли бы смотреться здесь ее любимые вещи — браслет, купленный в Марракеше, испанская шаль, которую подарила ей Поппи. Фейт не могла вспомнить, где и когда потеряла их. Имущество Мальгрейвов, разбросанное по всему Континенту, оставило неясный отпечаток в ее памяти, подобно следам, который оставляет на песке ползущая змея.
После обеда она развела в саду костер и долго смотрела, как оранжевыми крапинками на фоне зимнего неба взлетают искры. Она решила, что вечером поговорит с Ральфом о переезде сюда. Конечно, поначалу он будет противиться, но потом увидит дом и согласится. Ему здесь понравится. Это совсем недалеко от Херонсмида, и, если ему захочется, можно будет каждые выходные ездить на кладбище и на берег моря. Она отдаст Ральфу большую спальню, выходящую окнами в сад, а в маленькой комнатке, которая смотрит на аллею, будет хранить свои платья. От Вионне, Шиапарелли и то платье от Поля Пуаре, которое она отыскала во Франции…
В пять часов вечера Фейт умылась из ведра, заперла дверь и уехала. Она чувствовала приятную усталость. Трясясь в фургоне по разбитой дороге, она составляла в уме список того, что еще нужно сделать: найти штукатура и трубочиста, и еще кого-нибудь, кто сможет починить крышу. Выяснить, какие лавки и магазины есть в окрестностях, где можно купить уголь и продукты. Придется нанять плотника, чтобы он сделал книжные полки, и подыскать подходящую мебель…
Фейт припарковала фургон у обочины и пошла по тропинке в Херонсмид. Надо бы еще спросить у Пэдди, хватит ли денег на ее счету, чтобы устроить нормальную ванную, и еще…
Отворяя калитку, она сразу поняла, что что-то случилось. У стены стоял чужой велосипед, входная дверь, которую Ральф никогда не оставлял открытой, была распахнута настежь. Фейт ускорила шаг.
Ей сказали, что Ральф умер, скончался от сердечного приступа на дороге у соляного болота.
— Теперь я осталась одна, — проговорила она. — Совсем одна.