— Господи, Фейт, ты похожа на миссионерку, — проворчал он, взглянув на дочь, и налил себе виски.
Пока он ходил наверх переодеваться, она спрятала бутылку в книжный шкаф и поставила на стол вазу с цветами. Удалось найти только камнеломку и ветки ежевики, но ей казалось, что букет получился красивый. Потом она выставила за дверь кошку, лакавшую молоко для бланманже, и перерыла весь дом в тщетных поисках четырех одинаковых тарелок и чашек для пудинга. К часу дня, когда ожидался приход Гая и Элеоноры, Фейт уже едва держалась на ногах от усталости.
Однако худшие ее страхи оказались напрасными. Ральф обнял Гая и был учтив с Элеонорой. Налив всем шерри, Фейт вернулась на кухню. Она приготовила фаршированные блинчики — блюдо, которое легко получалось из ограниченного набора продуктов.
Обед прошел гладко. Ральф с Гаем предавались воспоминаниям о Ла-Руйи, Элеонора рассказывала Фейт о своей работе в Женской добровольной службе. Ральф то и дело пытался втянуть Гая и Фейт в общую беседу, но Фейт игнорировала его усилия. Она не могла дождаться, когда Гай с Элеонорой уйдут; ей ужасно хотелось упасть на диван и заснуть. После обеда Элеонора предложила ей помочь вымыть посуду, но Ральф сказал:
— Не стоит. Фейт с Гаем прекрасно управятся. Помнится мне, Гай всегда хорошо мыл посуду. Давайте прогуляемся, Элеонора, сегодня чудная погода.
Фейт с раздражением подумала, что эта попытка Ральфа поправить ее отношения с Гаем выглядит крайне неуклюже. После того как Элеонора с Ральфом ушли, воцарилось долгое неловкое молчание. Наконец Фейт чопорно произнесла:
— Тебе не обязательно мне помогать, Гай, работы не так уж и много.
Но он потащился за ней на кухню. Фейт заметила, как у него вытянулось лицо, когда он увидел размеры бедствия: кастрюли и сковородки, грудой сваленные в раковину, дуршлаг и миска, полные очистков, брызги теста на стенах. Фейт начала вытаскивать из раковины посуду, чтобы налить туда чистой воды. При этом часть воды выплеснулась, и на полу образовалась лужица, в которой плавала луковая шелуха.
— Элеонора моет посуду прямо во время готовки, — холодно заметил Гай.
Фейт уставилась на него.
— Никогда не думала, что ты можешь так… придираться, Гай.
— Придираться?
— Да. И порицать. С тех пор как ты увидел меня с Руфусом…
— Руфус. Вот, значит, как его зовут. — Схватив метелку, Гай повернулся к ней спиной и начал нарочито энергично мести пол.
Фейт вырвала у него метлу и прошипела:
— Дай сюда, говорят тебе! Я все сама сделаю!
Кучка мусора, которую Гай успел намести, разлетелась во все стороны.
— Как тебе будет угодно.
Фейт яростно вывалила очистки в мусорное ведро.
— Руфус — мой друг, Гай.
— Да, это было заметно.
Он явно насмехался, и Фейт не выдержала. Словно со стороны, она услышала собственный крик:
— Какое тебе до этого дело?
Гай пожал плечами.
— Никакого, разумеется. Даже если ты пожелаешь переспать с половиной мужского населения Лондона, я буду не вправе сделать тебе замечание.
Фейт ахнула и уставилась на него, на мгновение потеряв дар речи. Мусорное ведро выпало у нее из пальцев. На дрожащих ногах она подошла к раковине, привалилась к ней и невидящим взглядом уставилась в окно.
Молчание было долгим. В конце концов Гай пробормотал:
— Прости. Прости меня, Фейт. Я не должен был так говорить.
Фейт медленно повернулась к нему.
— Я спала с Руфусом только один раз, — прошептала она. — Это была ошибка. Ужасная ошибка. — Ее голос дрогнул. — Разве ты никогда не совершал ошибок, Гай?
— Конечно, совершал.
Гай достал из кармана сигареты и протянул ей пачку; она отрицательно покачала головой. Она услышала шипение спички: это Гай зажег сигарету. Одну за другой Фейт складывала в мойку грязные тарелки. Она чувствовала себя измотанной и опустошенной. Ее захлестнула волна почти непереносимой усталости. Слезы застилали глаза, голова раскалывалась, но она продолжала пытаться вслепую наводить порядок. У нее за спиной Гай проговорил:
— На самом деле я просто не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.
Фейт закусила губу и замерла с опущенными в грязную воду руками.
— Твой друг, Руфус… — продолжал Гай. — Он был в форме моряка торгового флота.
— Да, и сейчас он в море. — Фейт снова повернулась к нему и вытерла мыльные руки о юбку.
— Ты, наверное, по нему скучаешь. — Фейт поняла, что это попытка примирения. — И беспокоишься за него.
— Да, скучаю и беспокоюсь. — Их взгляды встретились, и она твердо добавила: — Как любой беспокоился бы о друге.
Она налила в чайник воды и поставила его на плиту. Гай стоял к ней спиной и смотрел в окно. Неожиданно он спросил:
— Тебе, наверное, одиноко здесь, Фейт? И страшно?
Она покачала головой.
— Да нет, я слишком устаю, чтобы бояться. — Она принялась одну за другой открывать дверцы буфета.
— Что ты ищешь?
— Заварочный чайник.
— Минуту назад ты сунула его в шкаф для продуктов.
Фейт открыла шкаф, и точно: чайник стоял там, среди банок с мукой и приправами. Она совершенно не помнила, как поставила его сюда. Она вернулась к плите, но, открывая жестянку с чаем, неловко ее повернула, и чаинки высыпались на пол. Гай почти так же устало, как она, произнес:
— Ох, ради Бога, Фейт, сядь куда-нибудь, я все сделаю.
— Я справлюсь сама, спасибо. — Но на самом деле она не была в этом уверена. От усталости она была как пьяная.
Гай выдвинул стул и усадил на него Фейт. Заварив чай, он принялся мыть посуду.
— Тряпка на крючке за дверью, — сказала она, с трудом выговаривая слова.
Некоторое время она наблюдала за ним, собираясь встать и помочь, но не могла найти сил пошевелиться. Вскоре голова ее склонилась на грудь и она заснула.
Когда они свернули за угол, Элеонора сказала Гаю:
— Подавать блины в качестве основного блюда! Оригинально!
— Во Франции это обычное дело.
— Да? — Элеонора явно ему не поверила. — И эти сорняки в вазе на столе… А прическа мисс Мальгрейв… Ей очень пошла бы аккуратная короткая стрижка. Надо будет посоветовать ей моего парикмахера.
Представив Фейт с аккуратной короткой стрижкой, Гай ужаснулся.
— Тебе не кажется, — сказал он, — что это будет… неприлично?
— О, Гай, ты же знаешь, я умею быть тактичной. Почему бы не оказать бедняжке добрую услугу? Все равно нам придется пригласить их к себе с ответным визитом, и тогда я просто упомяну Анжелу в разговоре.
Некоторое время Гай и Элеонора шли в молчании. Из-за разрушений, вызванных бомбежками, путь занял больше времени, чем предполагалось. Когда они вышли на Мальт-стрит, Элеонора окинула взглядом разбитые крыши, окна, заколоченные фанерой, и недовольно прищелкнула языком.
— Если будет еще хуже, переедем жить к отцу.
Гай открыл дверь. Как всегда, он подсознательно ожидал услышать плач Оливера и, как всегда, расстроился, вспомнив, что долго, может быть, даже несколько месяцев, не увидит сына.
— Какая грязь! — воскликнула Элеонора.
Кучка кирпичной пыли насыпалась из трещины в стене на ковер, покрывающий лестницу.
— Если бы ты осталась с Оливером в Дербишире, как я предлагал, тебе не пришлось бы жить в таких условиях.
— Ох, Гай, давай не будем начинать все сначала, — Элеонора говорила тем фальшиво-жизнерадостным тоном, каким обращаются к насупившемуся ребенку, желая его развеселить. Она повесила на вешалку пальто и шляпку и прошла следом за Гаем в кабинет. — Все идет отлично, как я и предсказывала. Как раз сегодня утром пришло письмо от бабушки. Я тебе его покажу. Она пишет, что с Оливером все в порядке, он здоров и весел. У него прорезался очередной зуб.
Гай думал о том, каким будет Оливер, когда он снова его увидит. Малыши растут так быстро. Его тоска по сыну была почти физической. Он прикрыл глаза и не сразу услышал, о чем ему говорит жена:
— …дом на Холланд-сквер намного прочнее. И, разумеется, он дальше от Ист-Энда.
До Гая дошло, что она вновь старается склонить его к переезду в дом своего отца.