Но с наступлением осени Ральфом опять овладело беспокойство, новые завиральные идеи потребовали времени и денег, и Мальгрейвы снова стали кочевниками, пустившись в погоню за мечтой Ральфа об идеальной стране, лучшем месте для дома и проекте, который сделает его семью богатой. Сначала они отправились на Таити и в Гоа, а на следующий год — в Шанхай. Там все переболели тропической лихорадкой, и даже был момент, когда казалось, что Николь не поправится. После этого Поппи взяла с мужа слово, что больше они за пределы Европы выезжать не будут.
Каждое лето, когда жизнь в очередной раз не оправдывала надежд Ральфа, Мальгрейвы возвращались в Ла-Руйи наслаждаться гостеприимством Жени и помогать ей собирать урожай. Поппи измеряла ход времени отметками роста ее детей на корявых виноградных лозах. В 1932 году Джейк, в возрасте десяти лет, догнал Фейт, что привело ту в бешенство.
И тогда же, в 1932 году, в их жизни возник Гай.
Ральф привел Гая Невилла в Ла-Руйи августовским вечером. Поппи на кухне ощипывала кур. Муж окликнул ее от черного входа.
— Где этот чертов ключ от подвала?
— Спроси у Николь. Наверное, она его куда-то спрятала! — крикнула Поппи в ответ. Ральф выругался, и она добавила: — Они с Феликсом в музыкальном салоне.
Феликс, композитор, частый гость в Ла-Руйи, был одним из ее любимых Квартирантов.
— О Боже… — Ральф снова повысил голос. — Я тут привел кое-кого.
Из темноты возник юноша и, встав в дверях кухни, нерешительно проговорил:
— Простите, что я вас так обременяю, миссис Мальгрейв. Это вам. — «Этим» оказалась охапка маков и темно-лиловых маргариток. — Полевые цветы, — добавил он извиняющимся тоном.
— Очень красивые. — Поппи взяла у него букет и улыбнулась. — Надо найти вазу. А вы?..
— Гай Невилл. — Он протянул ей руку.
Гай был высок и худощав; его шелковистые темные волосы отливали медью. Поппи решила, что ему лет девятнадцать-двадцать. Глаза у Гая были совершенно необыкновенные: глубокого цвета морской волны, с нависшими веками, которые собирались в складочки, когда он улыбался. Услышав его выговор образованного англичанина среднего класса, так хорошо знакомый с детства, Поппи неожиданно испытала приступ ностальгии. Она прикинула, хватит ли еды еще на одного гостя, решила, что хватит, и вытерла запачканные кровью руки о фартук.
— А я — Поппи Мальгрейв. Вы должны меня извинить. Терпеть не могу эту работу. Выщипывать перья — уже достаточно неприятно, а… — Она скорчила гримасу.
— Я могу их выпотрошить, если хотите. Это не так неприятно, как рассечение легкого. — Гай взял нож и принялся за дело.
— Вы доктор?
— Студент-медик. В июле я закончил первый курс и решил, что неплохо будет немного попутешествовать.
Дверь открылась, и вошла Фейт.
— Николь плачет, потому что папа заставил ее искать ключ. Но это лучше, чем ужасный кошачий концерт, который они устроили.
В свои одиннадцать с половиной лет маленькая и худенькая Фейт была главной опорой Поппи. Она обладала здравым смыслом, которого, к большому сожалению Поппи, недоставало ее брату и сестре. Сейчас на ней была длинная кружевная юбка, которая волочилась по полу, и старый свитер Поппи с дырками на локтях. Фейт посмотрела на гостя и прошептала:
— Один из папиных бродяг-скитальцев?
— Похоже на то, — прошептала в ответ Поппи. — Он отлично умеет потрошить кур.
Фейт обошла стол, чтобы получше разглядеть Гая.
— Привет.
Гай поднял голову.
— Привет.
Девочка мгновение изучала его, потом сказала:
— Всегда кажется, что вот этого, — она показала на горку потрохов, — гораздо больше, чем может там поместиться, правда?
Он усмехнулся:
— Пожалуй.
Она стала объяснять:
— Феликс учит Николь петь, а Джейка — играть на фортепьяно, а про меня сказал, что меня учить бесполезно, потому что у меня нет слуха.
— У меня тоже, — дружелюбно отозвался Гай. — Если я попадаю в ноты, то только случайно.
Повернувшись к матери, Фейт шепнула:
— У него такой голодный вид, тебе не кажется?
Поппи посмотрела на Гая и подумала, что он выглядит так, будто голодает уже не первую неделю.
— Куры будут готовы еще не скоро: они такие старые и жесткие. Сделай ему бутербродов с сыром, милая.
Поскольку в Ла-Руйи были еще десять гостей и каждый требовал от Ральфа времени и внимания, Фейт решила взять на себя Гая. Он ее заинтриговал. Он с такой аккуратностью распотрошил цыплят — любой из Мальгрейвов, яростно орудуя ножом, достиг бы того же результата, но оставил куда больший беспорядок. За обедом Гай спорил с Ральфом, но так вежливо и сдержанно, как еще никогда никто в Ла-Руйи не спорил. Он не стучал по столу бокалом, чтобы утвердить свою точку зрения, и не вышел из себя, когда Ральф назвал его суждения идиотскими. Каждый раз, когда Поппи вставала, Гай тоже вскакивал, чтобы помочь ей собрать грязные тарелки или для того, чтобы подержать дверь.
Беседа под выпивку затянулась чуть ли не до рассвета. Поппи давно уже ушла спать, Ральф заснул в своем кресле. Гай поглядел на часы и сказал:
— Я даже не предполагал… как же это невежливо с моей стороны. Мне пора.
Он отыскал в кухне свой рюкзак и, спотыкаясь, выбрался в темноту. Фейт последовала за ним. На гравиевой площадке перед домом он остановился, растерянно оглядываясь по сторонам.
— Что ты ищешь?
— Что-то я никак не сориентируюсь. Забыл, какая дорога ведет в деревню.
— Разве ты не хочешь остаться переночевать?
— Я не хотел бы навязываться…
— Можешь устроиться в одной из спален на чердаке, но вообще-то там не очень уютно. С потолка известка сыплется. Пожалуй, лучше на сеновале.
— Правда? Если это не слишком вас обеспокоит…
— Совершенно не обеспокоит, — вежливо сказала Фейт. — Я принесу одеяло.
Раздобыв одеяло и подушку, она привела Гая на сеновал.
— Накидай себе соломы и завернись в одеяло. Мы с Николь иногда здесь ночуем, когда очень жарко. Только лучше лечь повыше, а то тут есть крысы.
Гай вывалил на солому содержимое своего рюкзака. Фейт наблюдала за ним.
— Как все аккуратно уложено.
— Привычка. После школы-интерната, сама понимаешь.
Она взбила для него подушку и вынула из кармана свечной огарок.
— Это если тебе захочется почитать.
— Благодарю, но у меня есть фонарь. Не хотелось бы устроить пожар, а это легко может случиться, учитывая, сколько я выпил.
Утром Фейт принесла Гаю позавтракать: два белых персика, завернутую в не очень чистую салфетку булку и кружку черного кофе. Он спал, подложив под голову локоть и плотно завернувшись в одеяло. Фейт немного постояла, разглядывая его и думая о том, насколько он отличается от Джейка, который во сне вечно храпел и посапывал. Потом негромко окликнула его по имени. Он застонал и открыл один сине-зеленый глаз. С трудом сфокусировав взгляд, он сказал:
— У меня голова раскалывается.
— С папиными гостями это часто бывает. Я принесла поесть.
Он сел.
— Что-то не хочется.
Усевшись рядом с ним на солому, Фейт сунула ему в ладони кружку с кофе.
— Тогда выпей это. Я сама сварила.
Гай поглядел на часы.
— Одиннадцать часов, Боже милосердный… — простонал он, закатывая глаза.
— Пока встали только мы с Женей. Про Джейка я точно не знаю. Это мой брат, — пояснила она. — Мы его не видели уже… — она нахмурилась, — со вторника.
Сейчас было воскресенье. Гай спросил:
— А родители не волнуются?
Фейт пожала плечами.
— Джейк иногда пропадает неделями. Тогда мама немного дергается. Пей кофе, Гай, — заботливо добавила она, — тебе сразу станет легче.