— Позвольте, — опять прервал его майор Шелестов. — Если вы думаете о самоубийстве, то при чем тут нападение?
— Виноват. У меня все перепуталось. Самоубийство, пожалуй, исключается. Оружия при Кочневе не обнаружено. И при жизни я никогда не видел у него ничего похожего на пистолет.
Винокуров говорил и вертел пальцами лоскуток кожи, стараясь его оторвать, и, кажется, его усилия достигали цели.
— Чем ведал на руднике инженер Кочнев? — спросил Шелестов.
— Ничем.
Майор откинулся на спинку стула. Ему показалось, что заместитель директора не понял его вопроса.
— Какую он занимал должность?
— Никакой. Он представитель Главка из Москвы и был здесь в командировке. Собственно, не только здесь, а в целом ряде мест Якутии. На нашем руднике за зту командировку он — уже третий раз. Третий и последний.
— Но чем он занимался?
— Только на днях он закончил работу по составлению плана нового промышленного района, который должен возникнуть здесь. Я же вам говорил, наш рудник — первая ласточка. Кочнев ждал возвращения директора рудника, хотел с ним что-то согласовать и должен был лететь в Москву.
— А где директор?
— И директор, и парторг в Якутске, в тресте на совещании. Они должны еще задержаться на пленуме обкома. Я тут один за всех. Кто в командировке, кто в отпуске.
— В Якутске знают об убийстве?
Винокуров сделал протестующий жест.
— Нет, нет. Я через свою радиостанцию, тотчас после обнаружения трупа, передал им о том, что произошло чрезвычайное происшествие, а что именно — не указал. Счел неправильным уведомлять об убийстве открытым текстом. Как вы находите, правильно я поступил?
— Пожалуй, правильно. А в котором часу уборщица обнаружила мертвого Кочнева?
Винокуров насупил брови и значительным взглядом посмотрел на Шелестова, потом перевел глаза на потолок.
Шелестов сообразил, что интересующая его деталь заместителю директора неизвестна.
— Не знаете?
Винокуров сделал страдальческое лицо и печально, с трогательной простотой, признался:
— Да, не знаю. Уборщица ко мне прибежала страшно испуганная, пожалуй, часов в восемь утра. Да, наверное так. Я был еще в постели. Я вскочил, мигом оделся, помчался за комендантом поселка, и вместе с ним мы побежали в контору. Там мы все и увидели. Первое, что сделали, это опечатали комнату, даже не заходя в нее и ничего не тронув. Второе — уведомили Якутск,
— Ясно, ясно… — в раздумье произнес Шелестов. — Когда вы лично видели инженера Кочнева живым в последний раз?
Винокуров подергал свою бородку, отодрал, наконец, лоскуток кожи от кресла и ответил:
— Вчера, часов в десять вечера.
— Где?
— В том же кабинете, где нашли его мертвым. Кочнев обычно там работал и спал. Но я вам должен сказать, что после меня его видел Белолюбский.
— А кто это такой?
— Белолюбский?
— Да.
— Я же вас с ним познакомил, — улыбнулся Винокуров. — Белолюбский это комендант поселка.
— А-а-а… Верно, верно, — и умолк.
Пауза затянулась, потом майор Шелестов встал и попросил Винокурова провести его в комнату, где обнаружили убитым Кочнева.
Расставшись с заместителем директора после осмотра трупа, майор Шелестов задумался. Как всегда в таких случаях, в голову лезла масса мыслей, подчас важных, значительных, а подчас и никчемных. Он знал, что надо что-то немедленно предпринимать. Надо начинать расследование, но начинать так, чтобы первыми действиями не испортить всего дела. И начинать лишь тогда, когда в собственной голове созреет определенный план действий. А такого плана пока еще не было. И это нервировало. Однако многолетний опыт работы научил его терпению и умению держать себя в руках.
И сейчас, идя в дом, где ожидали его товарищи, Шелестов говорил самому себе:
— Ничего, ничего… Все будет в свое время. Может быть, вначале придется идти неуверенно, даже, возможно, по неправильному пути, но потом, дальше, я отыщу нужную нить, ухвачусь за нее и размотаю весь клубок. А самое главное, надо самому себе ясно представить, с чего и как начать.