За лодкой вдруг поплыл бобер. Заметив, что по воде движется какой-то предмет, и не очень быстро, он явно полюбопытствовал: что же это такое?
Юрась знал, что бобров тут водится много. Но охотиться на них настрого запрещалось, невозможно было и шкурку продать.
Бобер долго сопровождал лодку, подплывал все ближе и ближе; вдруг испугавшись, почувствовав присутствие человека, сильно ударил хвостом и ушел под воду. Эхо покатилось от этого удара по всему лиману и долго не затихало.
Но вот недалеко от лодки зажурчала, словно бы запела вода. Как ни тихо плыла ондатра, но Юрась расслышал. Он медленно поднял ружье и, целясь по едва заметному темному следу на воде, нажал на крючок.
Выстрел расколол мир. Юрась мигом бросил ружье на дно лодки, нащупал подсаку и подхватил зверька, который еще бился в агонии. Не успел он положить добычу в лодку, как неподалеку взревел мотор. «Инспектор в засаде или браконьер», — мелькнула мысль, и Юрась стремительно рванул заводной тросик. «Если инспектор — может, выкручусь; хуже, если браконьер, в чью вершу залез. С ним шутки плохи. Такой без разбору жахнет…»
Юрась дал газ и вскоре вылетел на свободную воду. Лодка, которая мчалась к нему, не успела развернуться и проскочила в пролив.
Нарушитель начал отдаляться от преследователя. И сразу, словно подтверждая худшие опасения, бабахнул выстрел.
Юрась полностью выжал ручку газа, потом схватил ружье и, не целясь, выстрелил вверх, предупреждая, что и он вооружен и легко не дастся в руки.
Ревел мотор, растревоженная вода пенилась, брызги залетали в лодку, окатывая Юрася с ног до головы. Черный маяк бешено летел ему навстречу. Но у того, кто гнался, мотор был, видимо, сильней или просто преследователь был более сноровистый — Юрась чувствовал, что его догоняют. Бросился в сторону, снова к камышам, надеясь спрятаться в них. Тогда преследователь начал обходить Юрася, преграждая дорогу в плавни.
И вдруг Юрась чуть не вылетел за борт: мотор заглох, и лодка резко затормозила. Юрась лихорадочно дернул трос раз… другой… Рывком поднял винт — так и есть: намоталась трава.
Пока освобождал винт, преследователь подплыл и притерся бортом, освещая его лодку мощным фонарем. Белый луч скользнул по Юрасю, заплясал по лицу.
— А-а-а, малой черкес! — вырвалось у преследователя, и по силуэту и голосу Юрась узнал инспектора Козака-Сирого, которого в Лиманском называли Сирый Козак, или просто Сирый, и который был самым непримиримым к браконьерам чуть ли не во всем бассейне Нижнего Днепра. — Ого!.. Андреева лодка!..
В голосе Козака-Сирого, казалось, прозвучали нотки разочарования, и Юрась обрадовался, что преследователем оказался инспектор, который работает вместе с его старшим братом.
Луч света забегал по дну лодки, нащупал убитую ондатру, осетра, задержался на ружье.
— Дядька Михайло… — начал было Юрась, но Сирый не дал ему договорить.
— Цепляйся! — сурово приказал, бросая конец веревки. — Давай сюда ружье! — скомандовал, когда Юрась послушно затянул на носу лодки узел. — Прикладом вперед.
Юрась подал.
Козак-Сирый прибавил газ, и лодка его рванула вперед. Черная вода расступилась, словно раскрывая перед Юрасем его печальное будущее. Он сидел на корме, думал не о брате и нагоняе от него, не о штрафе и позоре, а только о том, что не отметит Лизин день рождения.
Не знал, как помочь своей беде. На Андрея надежды мало, и Сирого не уговоришь. Тот был неумолим, и об этом в Лиманском знали все. Несколько лет тому назад рассказывали о случившемся с ним происшествии. Браконьеры выследили инспектора ночью в глухих плавнях, где он сидел в засаде, ударили веслом по голове и, решив, что забили насмерть, бросили в воду. Какой-то дачник-рыболов, прятавшийся с лодкой в камышах, оказался невольным свидетелем этой трагедии и, как только браконьеры отъехали, сумел вытащить инспектора из воды, оказал ему первую помощь и повез в медпункт. Придя в себя, залитый кровью Козак-Сирый увидел на дне лодки у своего спасителя несколько мелких осетриков, ловить которых категорически было запрещено. На берегу инспектор поблагодарил дачника за спасение, но протокол о нарушении им правил рыбной ловли составил и соответственно оштрафовал…
Горькие мысли осаждали не только Юрася. Козак-Сирый тоже был разочарован и обескуражен. И не потому, что нарушителем оказался брат коллеги, а потому, что выслеживал неизвестного злостного браконьера, который уже несколько сезонов ускользал из его рук, и думал, что наконец-то схватил его на горячем. И вот те на!
Сегодня Козак-Сирый должен был ехать на дежурство с Андреем Комышаном. Но тот, расписавшись в журнале, куда-то исчез. А братец воспользовался этим и взял лодку…
Инспектор остановил мотор, и его лодка мягко ткнулась в берег. Лодка Юрася едва не наскочила на корму. Козак-Сирый вылез — высокий, длинноногий, как цапля, жилистый; он легко вытащил одну за другой обе лодки.
— Вылазь, расселся как пан! — прикрикнул на Юрася.
— Дядька Михайло, — помогая привязать лодку и не очень надеясь на успех, еще раз жалобно попросил Юрась. — Дядька Михайло, ей-богу, больше не буду. Стыдно, только из армии, а тут такое…
Сирый лишь буркнул:
— То-то вижу, и армия из тебя человека не сделала!..
На берегу в рыбинспекции никого не было, кроме Нюрки-сторожихи.
Нюрка была заметной особой в Лиманском. Еще молодая, крепкая женщина, она ни за что не хотела работать в совхозе. Убиралась на базаре, летом сдавала дачникам хату, зимой вязала, а главное — сторожила в рыбинспекции. Да еще с утра толклась возле кладовой рыбколхоза, куда с фелюг сдавали ночной улов. Хата ее стояла возле самой кладовой, если что перепадало, то и нести было недалеко. Теперь Нюрка уже несколько лет не принимала дачников, а сдавала квартиру медсестре Вале. Та была пришлой в Лиманском — длинная как жердь, мрачная и нелюдимая — и своей хаты не имела.
Увидев, кого задержал Козак-Сирый, Нюрка только хмыкнула: уже и черкесы шалят!
Пока Козак-Сирый составлял протокол, а Юрась понурившись сидел на скамье, Нюрка успела поставить на электроплитку чайник, чтобы напоить инспектора, который снова собирался на лиман.
Закончив, Козак-Сирый сунул бумагу Юрасю, и тому ничего не оставалось, кроме как расписаться. Потом инспектор попросил также Нюрку как понятую подписать протокол, и Юрась заметил, с каким удовольствием, косясь на него, сторожиха черкнула ручкой. Что же он такое сделал ей, этой Нюрке, что она словно бы радуется, горько подумал Юрась.
Козак-Сирый забрал у Юрася патроны, бросил их в ящик стола, а ружье поставил в угол.
— И кто же едет на ондатру с такими патронами! — пробурчал инспектор, посматривая на убитого зверька. — Всю шкурку побил.
Козак-Сирый понимал, что не злостного браконьера поймал, — те бьют ондатру из мелкокалиберки. Прилаживают электролампочку с батарейкой, чтобы видеть ночью мушку, и попадают только в голову.
— Можешь идти, черкес, — сказал Козак-Сирый, — и ищи деньги на штраф.
Юрась тяжело вздохнул: «Пошел по шерсть, а пришел стриженый». Деньги! Где он их возьмет? Но ничего не сказал, молча вышел из помещения под своды теплой ночи.
Козак-Сирый от чая отказался, поправил кобуру с пистолетом и быстро двинулся следом за парнем. Не терпелось отправиться на воду. Кто знает, может, именно этой ночью ему наконец посчастливится поймать браконьера, который столько времени промышляет и уходит из-под носа…
5
Несмотря на ночную неприятность, на скандал, который учинил ему Андрей, — если бы не вмешалась мать, кто знает, чем бы все это кончилось, — все равно с самого утра Юрася не покидало чувство ожидаемой радости. Тешился мыслью о встрече с Лизой. Так выразительно, как бывает только во сне, рисовалась эта сцена: вот он переступает порог Лизиной комнатки, не замечая, какое это убогое помещение — с низким потолком, неровными и темными стенами. На душе у него озарение. Лиза улыбаясь спешит навстречу и говорит: «Извини, Юрась, я невежливо разговаривала с тобой в прошлый раз». И он извиняет ее, радостно протягивает подарок… Но здесь его мечты обрываются. Где он, тот подарок? Впрочем, есть еще «военная находчивость», которой он не лишен.