Дождавшись вечера, Юрась долго кружил возле Дома культуры, где на цветочной клумбе росли розы, и, наконец улучив минуту, срезал три пышноголовых цветка. Потом, рискуя свернуть себе шею, сбежал вниз по крутой дорожке к хате Даниловны.
В Лизиной комнатке светилось окно. Теплая волна обдала сердце: хоть и гнала от себя, но день рождения назвала и теперь ожидает его. Кого же еще!
Дальше все было почти так, как думал. Постучал, услышал: «Да, пожалуйста!» — и несмело переступил порог. Лиза, правда, не бросилась навстречу, но и не прогнала. Однако на ее лице появилось удивление, которое сразу же сменилось настороженностью.
— Это ты, Юрась!.. — произнесла она. — Ну, проходи. — Обращалась к нему на «ты», хотя он говорил ей «вы», словно старшей по возрасту. Смелый, крепкий, как и все Комышаны, Юрась терялся при ней.
Смущаясь, положил на край стола розы.
— С днем рождения вас, Лиза. Желаю здоровья и счастья. Личного, имею в виду…
Она пожала плечами. Выражение настороженности не покидало ее лицо.
— Конечно, не коллективного… — Казалось, еще не знала, как отнестись к нежданному гостю. Наконец улыбнулась и подставила щеку для поцелуя. — Какие прекрасные розы! Спасибо!
Юрась нежно коснулся губами ее щеки.
Охваченная внезапным замешательством, Лиза прошептала:
— Садись… Если уж пришел, будем праздновать.
Юрась обозлился на себя за свой несмелый поцелуй. «Как ребенок: в щечку!» Словно никогда в жизни не целовал девушку. Ему хотелось схватить Лизу в объятья и прильнуть к ее красивым губам. Вместо этого лишь перевел дыхание и осторожно опустился на краешек стула.
— Как ты узнал, что сегодня мой день рождения?
— Да вы же сами…
— Сказала? Разве?
— Позавчера, возле гостиницы… Уже и забыли? Отмечаете в одиночестве?
— Вот так и отмечаю. Когда стареет женщина…
— Лиза! — восхищенно воскликнул Юрась. — Вы такая молодая.
— Хочется верить, — громко засмеялась она.
Юрась почувствовал в ее голосе грустные нотки и снова подумал, что он, сильный, очень нужен ей — слабой и одинокой…
Лиза поставила цветы в воду, выкатила из-под кровати арбуз, обтерла его полотенцем, положила на стол.
— Режь, — и подала нож и тарелку.
Она уже смирилась с неожиданным визитом. Этот стеснительный чернявый парень, от которого так и струились нерастраченная сила и искренность, не мог не нравиться. После того как познакомилась с ним, она вдруг почувствовала себя такой же, как раньше, когда еще была девушкой. Жизнь ее сложилась неудачно: как-то быстро, не насладившись девичеством, неожиданно стала женщиной, неся на душе горький осадок. Не суждено было ей в белой фате переступить порог загса, и сейчас Юрась пробуждал в ней чувства, которые уже гасли. Она громко засмеялась, чтобы скрыть боль, которая внезапно охватила ее. Потом овладела собой: не имела права на любовь этого парня.
— Да режь! — приказала нетерпеливо. — Ну чего ты, в самом деле!..
Юрась продолжал сидеть на краешке стула, он словно завороженный неотрывно смотрел на Лизу. Все при ней становилось красивее, и его влекла к этой молодой женщине впервые ощущенная непреодолимая сила.
Лиза взяла с полки одну тарелочку, вторую… Какие у нее женственные руки, какие плавные движения, как ловко хозяйничает в тесной комнатушке, несмотря на больную ногу!
Смотря влюбленными глазами на Лизу, охваченный удивительным порывом, который вдруг поднял его со стула, Юрась, не отдавая себе отчета, схватил ее в объятия. Ловил неподатливый рот, вдыхал запах волос и кожи, без памяти целовал щеки, глаза.
Когда Лиза вырвалась, Юрась еще какое-то время стоял одурманенный посреди комнаты, широко расставив ноги. Голова шла кругом.
— Не надо, Юрась, — тяжело переводя дух, проговорила Лиза, лихорадочно пытаясь отыскать непослушными пальцами на блузке оторванную пуговичку; заметив, что он снова готов обнять ее, крикнула: — Иди, милый, домой, иди!
В Лизином голосе, сердитом и каком-то печальном, послышались такие нотки, которые сразу протрезвили Юрася. Он постоял несколько секунд и, буркнув «Извините!» — выбежал из хаты…
Лиза обессиленно опустилась на кровать.
«Пришел с цветами», — подумала она, взглянув на розы. Было приятно, что не бутылку принес. Чувствовала, как льстит женскому самолюбию то, что ее полюбил такой чистый паренек. И как хорошо, что решительно выпроводила его! Это следовало сделать. Ради него же…
Угодив из светлой комнаты в непроглядную ночь, Юрась на миг зажмурился. Открыв глаза, заметил под низенькими сливами, которые росли во дворе, скамейку. Подошел и сел. Он весь еще оставался возле Лизы. Губы горели, в пальцах, казалось, струилось ее тепло.
Жалел, что не сказал о своих чувствах, обо всем, что переполняло его.
Юрасю не хотелось уходить. Хата скрывала его Лизу. Раскрытое окно в ее комнатке ослепительно улыбалось в темноте, и в воздухе сладко пахло Лизиными локонами.
После пережитого волнения он глубоко вдыхал запахи лимана, прислушивался к мягкому плеску воды у берега. Невдалеке угадывались очертания причала, кладовой и здания правления рыбколхоза. Сейчас там было тихо. Сверху, от села, доносились голоса, и Юрась понял, что это выходят из Дома культуры после кино люди.
Он видел звезды. Они были большие и золотые, как Лизины глаза. Он не чувствовал темноты, кругом все светилось. И все было достижимо. Думал о том времени, когда сможет видеть Лизу каждый день, встречать с работы и спешить домой, где его ждут; будет ходить с ней в кино, в гости, а главное — будет касаться ее рук, ее губ, дышать запахом ее кос, ежеминутно, всегда, до самой смерти…
Настоящая любовь — это не только озарение души, это и самопожертвование, — и хотя не такими словами, но именно так думал Юрась и был готов на подвиги…
Долго сидел неподвижно. Потом услышал, как в шепот лимана вплелись посторонние звуки. Наверное, какой-то пьянчужка заблудился на берегу и не может попасть в свою хату. Но нет. Это был не ночной гуляка. Шаги приближались и становились четче, хотя человек старался ступать мягко, как бы крадучись.
Юрасю вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь напал на Лизу, а он бы защитил ее и доказал свою преданность!
Но тут Юрась понял, что неизвестный и в самом деле направляется к Лизиной хате. Он весь напрягся, словно приготовился к бою, отодвинулся на край лавочки, глубже в темноту, чтобы его не заметили сразу.
Человек нес довольно большой сверток, и мысль, что это злодей, была отброшена: вор несет вещи из хаты, а не в хату!
Неожиданно Юрась увидел что-то знакомое в фигуре этого человека, в его походке, заметил характерный жест правой руки, которая словно бы рубила воздух.
Андрей?!
Юрася будто приковало к лавке. Съежившись, он растерянно следил за тем, как брат на цыпочках приподнялся к приоткрытому освещенному окошку и тихо позвал:
— Лиза!..
Десятки горьких вопросов зароились в голове бедолашного парня.
До него долетел неразборчивый шепот, потом окошко закрылось, и Андрей двинулся к двери. Едва слышно брякнула щеколда, и брат исчез в сенях.
Юрась продолжал неподвижно сидеть на краю лавки, ошалело всматриваясь в закрытую дверь, не веря своим глазам и надеясь на чудо: сейчас все возвратится в начальное положение, словно бы прокрутят пленку назад, — дверь откроется, в проеме снова покажется Андрей со свертком под мышкой и, пятясь, уйдет к лиману.
Но дверь оставалась закрытой.
В душе боролись противоречивые чувства: и удивление, и подозрение, и сомнения, и надежда. Но так продолжалось недолго, логика становилась все более упрямой, и когда в маленькой Лизиной комнатке, где еще недавно сидел он, вдруг погас свет, страшная, черная ревность и горькая обида, которую не в силах снести, подступили к горлу, заполнили все существо Юрася.