Все это было слишком неожиданно. И уверенный тон Лемешко, и чудовищные обвинения, предъявленные им, — Пятунину было отчего растеряться. Он взглянул на прокурора области — этот-то не может не знать, как несправедливо все сказанное! Но прокурор сидел, опустив глаза на стол. Перед ним лежала папка. Пятунин узнал свое дело. И сразу успокоился. Ему слишком много врали на допросах, чтобы сейчас он мог оказаться в тупике.
— Могу ответить пока, что допрашивал всегда с соблюдением норм социалистической законности. Но я прошу разрешения задать гражданину Лемешко несколько вопросов. Без этого мне трудно дать исчерпывающее объяснение.
— Пожалуйста, — кивнул Зарубин.
Пятунин знал: человек, начавший со лжи, обязательно заврется на каких-нибудь деталях. И все же надо было несколько секунд, чтобы хоть приблизительно наметить вопросы. Он заставил себя забыть об обстановке и спокойно взглянул старпому в глаза. Тот смотрел подчеркнуто враждебно, ждал, но не мог скрыть поднимающийся в нем страх. Это чувствовалось по напряженно стиснутым на столе ладоням, по ответному взгляду, неуверенному, мятущемуся.
— Вы утверждаете, гражданин Лемешко, что я вас допрашивал… — Пятунин сделал паузу и, увидев, как вспыхнула в глазам старпома настороженность, поспешно закончил: — …с применением недозволенных методов?
Надо было отдать должное выдержке Лемешко. Он не только не отвел глаз, но и сумел уловить двойственность вопроса. На лице мелькнула тень злорадства: неужто Пятунин сам не очень уверен, что не допрашивал его?
— Может, это я вас допрашивал? Довольно прикидываться! Вы, конечно, будете отпираться — свидетелей у меня нет, — как вы рукояткой пистолета по столу стучали!
— Может, и стучал. Значит, вы вели себя так, что стучать пришлось…
Лемешко растерялся: уж слишком быстро с ним соглашаются.
— А где это было? — спросил Пятунин.
— В милиции, понятно.
— Ну, милиция — понятие растяжимое. В горотделе, во втором отделении или в третьем? — отдел охраны рыбного порта, где Пятунин сейчас работал, он не назвал.
— Хватит дурацких вопросов! На проспекте. А уж горотдел у вас там или какое отделение, я не знаю.
Пятунин усмехнулся:
— А кабинет не припомните?
— Не помню. Не до того мне было.
— Число и время дня, когда состоялся допрос, не вспомните?
— Товарищи! — Лемешко оглянулся, приглашая сидящих прийти ему на помощь. — Какое это имеет значение? Еще один допрос, теперь в обкоме, он с меня снимать будет… Ну, хорошо. Двадцать третьего я прибыл в порт, двадцать пятого вы вызвали меня повесткой, я не пошел… Двадцать седьмого августа, вот когда!
— Товарищ прокурор, — попросил Пятунин, — откройте, пожалуйста, дело: был ли произведен допрос гражданина Лемешко двадцать седьмого августа и кем?
Прокурору не пришлось долго листать: в деле лежала закладка.
— Двадцать седьмого гражданина Лемешко действительно допрашивали в горотделе. Только протокол допроса подписан не товарищем Пятуниным…
— Так кто же вас допрашивал, Лемешко? — впился в него взглядом Сергеев, представитель ЦК.
— Кроме того, — продолжал Пятунин, — я не мог допрашивать гражданина Лемешко еще и потому, что с 23 августа по 6 сентября был в служебной командировке, что также легко подтвердить документами.
— Так кто вас допрашивал, Лемешко?
Старпом опустил голову:
— Может, и не он… У них все там на одно лицо…
Секретарь нажал кнопку звонка и спросил у заглянувшего в кабинет молчаливого пятунинского сопровождающего:
— Здесь? Тогда пригласите.
Вошел следователь Синельников из горотдела.
— Посмотрите, Лемешко, может, этот человек вас пять часов держал на ногах и угрожал вам пистолетом?
— Я не помню…
Светловолосый крепыш Синельников даже приблизительно не был похож на темного и полноватого Пятунина. Следователь тоже растерянно смотрел на сидящих, потом сказал:
— Я его допрашивал, но при чем тут пистолет?
— Лемешко, кто вам советовал оклеветать Пятунина?
— Бирин…
Пятунин, отказавшись от машины, пошел домой пешком. Солнце уже грело, в плаще стало жарко. Мимо галопом пролетела ребятня — яркая, веселая, хохочущая…
Настя встретила у порога, заглянула в глаза и, поняв, что все благополучно, шепнула:
— Гость у нас.
Пятунин заглянул в комнату. Навстречу ему выходил Крылов.
— Извини, Семен. Время хоть и не вечернее, но я вот… Помнишь, ты на… ужин приглашал?
— Помню… Рад, что ты пришел, Тимофей.
ПИРАТЫ