Мастер этому вопросу нисколько не удивился. Помолчал: Потом признался.
— Толком не знаю. Полгода назад на партийном собрании разбирали заявление его жены. Да не одно — несколько. Пишет о его аморальном поведении. Однако мы ничего такого не замечали…
Будто извиняясь, добавил:
— Чужая душа — потемки. Но те, кто с ним давно работает, уверены: ложь все это…
— А с семьей-то он не живет, — возразила Нина.
— Вот потому и разбирали его дело на партийном собрании, — ровно и все так же растягивая слова, сказал мастер. — Убеждали его, уговаривали, а он молчит. Только одно ладит: «Детей я не брошу, но с ней больше жить не могу…» Ну, а приказать никто ему не может, — опять будто извиняясь, закончил мастер. И напоследок признался: — Я бы с такой, наверно, и дня не прожил. Почитали бы вы ее заявления, какой она грязью его с головы до ног обливает — это любимого-то человека…
Сказал так и сбился под насмешливым взглядом Нины. Буркнул напоследок:
— Да вы с ним сами поговорите, он сейчас на смене.
Здесь же, в цехе, Нина увидела Лосихина. Высокий черноволосый мужчина в комбинезоне возился у транспортера.
— Здравствуйте, — ответил он на приветствие. Неторопливо вытер руки ветошью, спросил: — Полина жаловалась?
Нина не сразу сообразила, что Полина — это и есть Лосихина. А он истолковал ее молчание по-своему и, глядя в сторону, сказал:
— Виновен я перед ней, крепко виноват…
— Значит, все, что она рассказывает, — правда?
— А чего ж ей врать? — спокойно и как-то горько спросил он.
Должно быть, в этот момент Нина и ощутила несостоятельность доводов Лосихиной. Откуда-то пришла уверенность: не мог этот человек ударить и тем более избить. Совсем другую свою вину перед бывшей женой имеет он сейчас в виду. Поэтому она заранее знала ответ, когда в упор спросила:
— Так зачем же все-таки вы ударили ее?
Всего, чего угодно, ожидала Нина, но только не смеха.
— Помилуй бог, девушка! Чтобы я женщину пальцем тронул?
…Нина ехала в троллейбусе к себе, на Больничный, и сопоставляла факты. Лосихина утверждает: бил и опасно бил. Нина уверилась в обратном. Но как убедиться в обратном? Надо выяснить, чем занимался бывший муж пострадавшей пятого мая в течение всего дня — по часам, по минутам. Как это она сразу не догадалась, пока была на рыбокомбинате…
Зайдя в кабинет, Нина тут же позвонила:
— Скажите, пятого мая Лосихин в какую смену работал?
— Это сразу не скажешь, — осторожно ответили ей. — Надо документы поднять…
А когда «подняли» документы, оказалось: слесарь Лосихин с третьего по десятое мая находился в командировке в Калининграде.
Ну, вот и все. Можно писать объяснительную, можно в два счета доказать лживость гражданки Лосихиной и даже добиться, чтобы ее привлекли к ответственности за клевету. Все можно, если бы только не вспомнилось несчастное лицо сорокалетней женщины, и горькие складки у губ, и нервные движения рук, и вся она, такая неприкаянная и горемычная… Да, но эта горемычная чуть не посадила человека на несколько лет в тюрьму.
Нина попыталась трезво порассуждать. И сразу поняла: не сумеет она рассудить как надо, пока снова не встретится с Лосихиной.
Во второй раз дорога показалась куда короче. А в остальном все было так же: неприбранная комната, неприбранная женщина, бесцельно передвигающая стулья от окна к столу и наоборот. И одновременно повторяющая по просьбе Нины свой рассказ.
— Ну, тут он меня и ударил, — закончила она.
— Вспомните, может быть, вы днем ошиблись? — допытывалась Нина.
— Ну что вы, пятое мая у меня приметный день был. Ведь шестого я уже на работу не вышла — лежала с сотрясением…
Лосихина долго вдевала нитку в игольное ушко, потом со вздохом придвинула к себе коричневый чулок с круглой дыркой на коленке.
— А что, отпирается? — сочувственно посмотрела она, глядя на Нину. И вздохнула: — Ох, и работенка у вас, не позавидуешь…
Именно после этой реплики Нина невинным голосом спросила:
— А никто другой не мог вас ударить в тот день?
Иголка с ниткой остановились на полпути. И тут же Нина увидела во взгляде Лосихиной враждебность.
Это была разведка боем. А сам бой так и не состоялся. Потому что примерно после третьего или четвертого вопроса Лосихина перестала отвечать совсем. Она остервенело дергала нитку, та путалась, и никак не получалось на чулке аккуратной штопки. Потом повернулась и зло спросила не то Нину, не то себя:
— А ты как думала? Он будет там со всякими шлюхами прохлаждаться, а я — любуйся? Нет уж, не захотел со мной жить — ни с кем не будет. Вспомнив он меня, ох вспомнит…