На краю городского центра, протянув к заливу, словно руки, два своих крыла, стоит ДМО — дом междурейсового отдыха рыбаков. Сюда летят радиограммы, бронирующие места для возвращающихся экипажей. Этот дом разыскивают прежде всего те, кто впервые приехал в Мурманск и устраивается на флот. Все попадают на ковровые дорожки, устилающие этажи гостиницы, под бдительное око этажных дежурных, неусыпно следящих за чистотой дорожек и — в силу лишь причинно-следственных связей — за моральной чистотой постояльцев. Чопорную тишину дозволено нарушать только большеэкранным телевизорам в холлам и голосистым звонкам, призывающим в кинозал. Читальный и спортивный залы, плавательный бассейн (им гордятся особенно: первый в области и, кажется, вообще — за Полярным кругом первый) добирают в себя остальных отдыхающих.
Если, однако, закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть указующих стрелок и не слышать призывных звонков, если промчаться мимо доски объявлений, приглашающих принять участие в фото-, изо- и прочих конкурсах и выставках, а вместо всего этого устремиться вниз, в подвальную часть, то попадешь в бильярдную. Она рекламируется значительно скромнее, чем все остальное, и среди старожилов ДМО немало таких, которые в ней не бывали ни разу.
Здесь атмосфера иная. Крепко настоянный на табаке воздух, кажется, никогда не теряет синеватого цвета.
То одна, то другая фигура вытянется над проплешинами зеленого сукна, тускло блеснет кий, щелкнут шары. И опять пузырится пьяный, вязкий разговор.
— Рассчитали нас по два восемнадцать за тонну…
— Ты, говорю, Валька, не в правах…
Отпущенные галстуки, расстегнутые пуговицы, белоснежный нейлон рубашек, так диссонирующий с тяжелой атмосферой и зашарпанными стульями. Здесь собираются те, кого не ждут на берегу и кто ничего не ждет от берега, кроме затяжной междурейсовой пьянки. Они сходятся сюда, скользя пустым взглядом по театральным афишам, по очередям возле кинотеатров, объявлениям об экскурсиях и поездках на турбазу. Нет, не на турбазу лежит их дорога. Наспиртованный мозг их не способен ни к какому активному действию, и ленивое наблюдение за шарами вполне их устраивает.
Но есть несколько людей, останавливающих на себе внимание уже одним тем, что они не хмельные. Они разговаривают, речи их столь же пьяно-бессвязны. Но глаза цепко и опытно ощупывают каждого входящего.
— На интерес? Башли, башли — вот первейший интерес в бильярде…
О башлях, о деньгах, разглагольствует Фрэд, родителям и участковому инспектору известный как Федор Маркелов. Фрэд станом тонок, лицом красив, одет элегантно. Со вкусом одеться — это второе дело, в котором он знает толк. А первое — бильярд. Фрэд — виртуоз кия. Года два назад он вышел в свой первый и последний рейс на траулере палубным матросом. Вернулся на берег совершенно убежденным, что в море он дисквалифицируется. «Видите ли, мне, как и радисту, поднимать груз свыше десяти килограммов противопоказано. В руке уже нет той гибкости, легкости, кий в ней уже не инструмент, а палка…»
Два месяца подвижнического тренажа в бильярдной вернули ему прежнюю форму. С тех пор Фрэд приходит сюда регулярно, как на службу, выколачивая кием из карманов подвыпивших рыбаков звонкую монету.
Среди «шушеры» — уже сидевших или готовящихся к отсидке карманников и хулиганов — Фрэд котируется как большой специалист и деловой человек. Однако для таких, как Химик, он не фигура. Химику за тридцать. Он лыс. Покатые плечи под спортивного покроя курткой предупреждают против легкомысленного к нему отношения. Он общителен настолько, чтобы поддержать любой разговор. Но не настолько, впрочем, чтобы сказать лишнее о себе. О своем «деле» он сообщил лишь такие сведения, которые совершенно необходимы для рекламы: он «делает ксивы», что в уголовном кодексе переводится как подделка документов. Уволившись из тралфлота, Фрэд не мог чувствовать себя спокойно перед лицом постановления о тунеядцах. Когда в Мурманске появился Химик, Фрэд пришел к Химику. И не ошибся.