— Но послушайте! — крикнула Вивиан вслед ему, снова указывая рукой, куда течет река. — Нам надо туда!
— Мне не надо никуда! — огрызнулся Марр. — Я остаюсь здесь. — Он шагал с голой головой. Снег серебрил отросшую у него на щеках щетину, но быстро таял на макушке, словно его мозг, пораженный лихорадкой, нагрелся до невероятной температуры. — Я собираюсь остаться здесь на все лето, — веки у него набрякли, между искривленными в высокомерной и злой усмешке губами поблескивали зубы. — Отстаньте от меня!
Вивиан поплелась следом за ним, вспахивая похожий на пепел снег. Джандрон равнодушно за всем наблюдал. Жалкие людишки!
Внезапно Марр увидел геолога на пороге домика и замер, точно вкопанный. Вынув револьвер, он нацелил его на Джандрона.
— Вон отсюда! — выкрикнул он. — Умер так умер, чего тебе не лежится?
— Убери пушку, идиот! — Джандрон постарался говорить убедительно. Девушка остановилась, пытаясь понять, что происходит. — Мы сумеем выбраться отсюда, только если будем держаться вместе.
— Ты наконец уберешься и оставишь меня одного? — не унимался журналист, не опуская револьвера.
Джандрон, по-прежнему безразличный ко всему, посмотрел на обращенное к нему дуло. Странное любопытство овладело им: что, интересно, почувствуешь, когда в тебя выстрелят?
Марр нажал на гашетку.
Щелк!
Выстрела не прозвучало. Осечка!
Марр злобно расхохотался и тяжело двинулся вперед.
— Это пойдет ему на пользу! — провозгласил он. — Пусть больше не возвращается!
Как понял Джандрон, Марру показалось, будто он упал замертво. Но он чувствовал, что, как и раньше, стоит у входа в домик живой и здоровый. Он отодвинулся от двери. Неважно, жив он или мертв, главное — спасти Вивиан.
Журналист подошел к двери, постоял, глянул под ноги, хмыкнул и зашел внутрь, закрыв за собой дверь. Джандрон услышал, как опустилась трухлявая деревянная щеколда. Изнутри донесся смех, чудовищный в своем злорадстве.
Потом геолог вздрогнул, чувствуя чье-то прикосновение к плечу.
— Почему вы бросили нас таким образом? — услышал он жалобный голос Вивиан. — Почему?
Он повернулся, хотя ему было трудно смотреть ей в глаза.
— Послушайте, — твердо произнес он. — Я согласен на все. Пусть будет так, как вы считаете. А пока просто забудьте о том, что было. Нам надо выбраться отсюда. Профессор умер, а Марр сошел с ума и заперся в домике. Нам незачем здесь оставаться. У нас есть шансы спастись. Пошли!
Он взял ее за локоть и попытался увести к реке, но она вырвалась и отступила назад. Его сильно кольнула ненависть, горевшая в ее глазах. Словно чья-то морозная хватка сковала его тело.
— Пойти… с вами? — резко спросила девушка.
— О Боже! Ну конечно! — ответил он, охваченный волной гнева. — Иначе я убью вас прямо сейчас. Нечто не должно завладеть вами ни в коем случае!
Острый холод пронзил Джандрона до мозга костей. На снегу рядом с лагерем вдруг протянулась цепочка чашеообразных следов. От них поднимался еле заметный голубоватый парок немыслимого мороза.
— Куда вы смотрите? — в упор спросила девушка.
— На эти следы! На снегу, вон там… Видите?
Он указал в том направлении дрожащим пальцем.
— Снег? В это время года? Откуда он возьмется?
Джандрона почувствовал к девушке жалость, смешанную с любовью. На ее красном берете, на выбивающихся наружу завитках непокорных волос, на свитере — всюду по-прежнему лежал свежий снежок, а она стояла перед ним и уверяла, что сейчас лето. Джандрон усилием воли заставил себя выбраться из вязкого болота безразличия. Надо действовать!
— Лето, зима — какая разница! — заявил он. — Вы пойдете со мной!
Отчаяние ожесточило его, и желая спасти девушку, он грубо схватил ее за плечо. В глубине души он понимал, что готов даже на убийство. Он знал, что если потребуется, задушит ее голыми руками, но не оставит здесь, где Нечто вершит свою злую волю.
— Вы пойдете со мной, — настойчиво повторил он. — Или, клянусь Господом Богом…
За дверью послышался крик Марра. Он становился все пронзительнее, все громче, все истошнее, резал слух, точно крик индейцев-проводников, которые, как теперь казалось, очень давно, пытались убежать от неведомой опасности. Крик не прекращался, он возносился все выше и выше, словно исторгнутый из тела человека непредставимой в нашем мире агонией. Выше… Выше…