— Вполне возможно, товарищ капитан, — подал голос Волин. — Ведь в щель он въезжал задним ходом. Сперва проехал мимо нее, развернулся, проехал мимо еще раз, а потом подал задним ходом. Вряд ли у него было время изучать поверхность дороги под скалой. У меня есть предложение, товарищ капитан.
— Давай.
— Если бы завтра в управлении нам дали «Волгу», я бы повторил все, что проделал в тот вечер Спиридонов, за исключением нападения, конечно. — Волин улыбнулся. — Ведь нам же нужно точно прохронометрировать весь его путь от города до санатория и обратно. И еще, я бы точно по его следам въехал в щель.
— Предложение дельное. Но проделаем мы все это, когда у нас будет машина Спиридонова и когда мы точно будем знать о существовании царапины. Может случиться так, что ни Спиридонов, ни его машина никакого отношения к делу не имеют и что это редкий случай сочетания случайностей. Кроме того, царапина — очень серьезная улика. Мы вызовем экспертов и в их присутствии проделаем всю эту операцию, о чем составим соответствующий акт со всеми полагающимися в таких случаях подписями. А теперь — спать! По домам!
Утром капитана поднял телефонный звонок. Была суббота — в доме все еще спали. Звонил Поленов. В 11 он будет занят, и поэтому капитану следует доложить о деле сейчас же. Пусть по дороге захватит и своих помощников.
Замятин быстро побрился, надел новый костюм. Дежурная машина уже ждала его у подъезда.
Полковник слушал молча. Замятин докладывал спокойно, обстоятельно. Колесников и Волин тоже внимательно слушали капитана. В логически связном, последовательном отчете все выглядело очень убедительно. Замятин замолчал, зашуршал листами бумаги.
— Ну что ж, — встал из-за стола Поленов. — Поработали вы, надо сказать, неплохо. Не так, как в тот вечер. Но ведь все, что вам удалось установить, всего лишь цепочки или звенья малодоказательной гипотезы. Допустим, ездил Спиридонов к санаторию, ставил свою машину в щель, встречался иногда с Ровновой, а дальше что? А что, если на все ваши запросы придут положительные ответы. Что вы тогда будете делать? — Вопрос был обращен ко всем, и все промолчали.
— Как вы докажете, что именно Спиридонов совершил покушение на Зобина и что именно Ровнова известила Спиридонова о приезде в санаторий пострадавшего?
— Мы представим Зобину фотографию Спиридонова на опознание.
— А вдруг он его не знает, лейтенант. Или даже знает, но ведь он его не видел рядом с собой, не видел, как тот его бил. Нет, товарищ, так дело не пойдет.
Полковник присел на стул рядом с Волиным.
— Мы не знаем самого главного — мотивов совершенного преступления. За что и почему хотели убить человека. И в этом плане поправляющийся на виду у всех пострадавший служит нам плохую службу. Георгий Максимович опытный врач и прекрасный человек. Свяжитесь с ним. Пусть он сегодня же утром объявит всем, что Зобин неожиданно скончался.
Если Ровнова и Спиридонов замешаны в этом деле — такое сообщение их успокоит. Вполне возможно, что они имеют какую-то связь с городом и выжидают, что же будет. Может, они уже знают, что Зобин остался в живых и боятся его так же, как боялись раньше. Он должен, обязан знать Ровнову. Иначе чего бы она так поспешно сбежала. Но, оказывается, он не знает ее.
Полковник прошелся по кабинету.
— Разумеется, Спиридонов понимает, что рано или поздно мы установим его связь с Ровновой. Это элементарно. Исчезнув оба, они в какой-то мере подтверждают ваше предположение об их участии в деле. Он понимает, что в таком случае их начнут искать. Нам известны их фамилии, немного прошлое, они оставили здесь свои документы, личные дела, фотографии. Это значит, нужны новые документы, новая крыша и все остальное. Сменить документы довольно легко, сменить лицо — труднее. Им выгоднее переждать, и если опасность для них минует, то вернуться обратно и продолжать жить здесь, как ни в чем не бывало. Полагаю, что вариант с Зобиным, который я вам предлагаю, делу не повредит ни с какой стороны. Тебе, капитан, советую самому поехать в Архангельскую область, где родился Спиридонов, лейтенант пусть едет на родину Ровновой. Поезжайте. Сегодня же. Самолетом. Все остальное мы здесь берем на себя. По делу проходит перстень, но до сих пор не ясно, какое он имеет к нему отношение. Из Киева пришло сообщение: перстень принадлежал талантливому мастеру-ювелиру греку Папандопуло. Родственники мастера утверждают, что сделал он его для себя и продал в 27 году на киевском толчке. Кому — неизвестно. Так что перстень сам ничего не скажет, пока вы или Спиридонов, или Ровнова, или еще кто-нибудь не объяснят его роли в деле. У меня все.