— Мне? — встрепенулась Юлия. — Никто, я просто так спросила…
— Кто тебе сказал? — сердито настаивал Костя.
Юлия перестала раскачивать своей тоненькой ножкой.
— Если тебе так хочется знать, Бебо мне сказал, вот кто, — ответила она вызывающе. — Вы думаете, что если ничего мне не говорите, так и сказать мне некому?
— Хорошо, хорошо! — угрожающе покачал головой Костя. — Ему тоже теперь ничего говорить не будем!
— А меня вы возьмете? — уже вполне миролюбиво спросила Юлия.
— Куда тебя взять?
— Как куда?. На чердак!
— Нельзя! — сердито отрезал Костя.
— Почему это нельзя?
— Вот так, нельзя! Во-первых, мы девчонок вообще не берем, а во-вторых, зачем тебя брать? Еще платьице свое испачкаешь и нюни распустишь.
— Да я старое платье одену, — с последней надеждой настаивала Юлия.
— Нельзя, — снова отрезал Костя. — И вообще я терпеть не могу людей, которые лезут без приглашения!
Юлия беспомощно опустила плечи. Действительно, есть ли большее удовольствие, чем шарить по старым чердакам? Темно, страшно… нет, не страшно, а интересно. Повсюду развешана старая одежда, валяются поломанные стулья, пустые бутылки, распотрошенные диваны, ящики, утюги без ручек, дырявые кастрюли и чего там только нет! Если поискать как следует, чего только не найдешь там — куклу без головы, коробку из-под красок, большой кристалл, почтовые марки, даже гербарий с самыми интересными растениями, забытый там много лет тому назад. Как же можно пропустить такое интересное развлечение?
— Костя, ну прошу тебя! — почти плача сказала Юлия. — Возьми меня с вами! Если ты возьмешь меня, я тебе что-то интересное дам.
Только теперь мальчик поднял голову и посмотрел на нее.
— Что? — спросил он серьезно.
Но Юлия еще не придумала, что именно.
— Я тебе дам… я тебе дам… а-а-а. карту Африки!
Костя даже зажмурился, так велико было искушение. Хорошо иметь карту Африки! Читаешь, например, Майн Рида и сразу же находишь реку, или пустыню, или огромное озеро, или водопад.
— Ох, нельзя! — вздохнул Костя с явным колебанием.
— А еще я тебе дам, — заторопилась Юлия, — еще тебе дам поправить мою авторучку.
Это уже было слишком, Костя почувствовал, как руки у него зачесались. Давненько он не поправлял авторучек и, если сейчас ему попадется в руки. И только он решил сдаться, как его взгляд внезапно остановился на подъезде и он увидел Пешо, смотревшего на него с молчаливым упреком.
— И речи не может быть! — быстро сказал он и встал. — Здорово, Пешо!
Юлия, как кукла, быстро повернулась на пятке. Лицо ее мгновенно побледнело, глаза широко раскрылись. Пешо молча смотрел на нее, потом хмуро пробурчал:
— Не бойся, я тебя не съем!
Но девочка продолжала испуганно смотреть на него, готовая в любой момент пуститься наутек.
— Я ведь сказал, что ничего тебе не сделаю, — с досадой повторил Пешо и сделал несколько шагов вперед. — Что было, то было…
Наступило неловкое молчание. Лицо Пешо совсем потемнело, губы сжались.
— И еще я хочу тебе сказать… извиниться перед тобой, — начал он глухо.
— Ну, что ты, за что тебе извиняться, — залепетала встревоженно Юлия. — Не надо извиняться.
— Нет, нет! Надо. Я хочу сказать, что ты не буржуйка. Раз ты пионерка, значит не буржуйка. Может быть, ты капризная, но это уже совсем другое дело.
Юлия с недоверием посмотрела на него, потом подошла совсем близко.
— Тебя били? — просто спросила она.
Пешо покраснел. Вот, значит, как она поняла его извинение!..
— Как это били? — возмущенно воскликнул он. — Меня никогда не бьют.
— А меня иногда шлепают, — простосердечно созналась Юлия. — Бывает…
— Тебя — можно, — согласился мрачно Пешо и посмотрел на Костю. — Давай вставай! Я хочу спросить у тебя что-то.
— А мне можно с вами пойти на чердак? — внезапно спросила Юлия, глядя ему в глаза с надеждой.
— Нельзя! — нахмурился Пешо и сухо прибавил: — Ты сразу спешишь воспользоваться!
Мальчики направились в дворницкую. Уже несколько месяцев для детей не было в доме места, интереснее дворницкой, хотя она и была тесной и темной, зажатой между лифтом и подвальной лестницей, и ее узкое, давно немытое окошко выходило во двор.
Но ни теснота ни слабый свет, едва просачивающийся сквозь стекла, не могли нарушить очарования, которое имела эта комнатка для детей.
С тех пор, как дядя Цеко, отец Кости, был привлечен на работу в профсоюз дворников, его часто замещал сын. Пешо и до сего дня завидовал умению своего друга, с которым он выполнял свои обязанности. Пока ребята весело играли на улице, Костя стоял у дворницкой, и на его лице последовательно сменялись то любезная услужливость то ледяная серьезность, в зависимости от того, обращались ли к нему за справкой или подымались по лестнице, не обращая на него внимания.