Он продолжал молчать.
— А-а, — догадался я, — веревка. Мешает.
Я отвязал ее. Он сдержанно поблагодарил и снова отправился куда-то.
— Домой можешь не возвращаться! — крикнул я вслед.
Доехав до угла, он остановился, почесал правой педалью заднее колесо и скрылся, дребезжа старым багажником.
А через два дня я снова встретил его. Он разъезжал по улицам, и на него уже почти не обращали внимания. Стоя в очереди за квасом, я прислушивался. Говорили о велосипеде.
— Не понимаю, как это позволяют беспризорным велосипедам безнаказанно разъезжать по улицам? — возмущался гражданин с потным носом.
— Да он безобидный: можете подойти и свободно потрогать его. Он позволяет, — благодушно отозвался парень с двумя бидонами.
— В самом деле? — изумился гражданин в белой кепке. — Это любопытно!
— Очень любопытно, — опять заворчал гражданин с потным носом. — Велосипед как велосипед, только чуть понахальнее других.
Гражданин в белой кепке, оглядываясь на очередь, несмело подошел к велосипеду и слегка потрепал его по седлу.
— Позволяет! — радостно сообщил он очереди.
Затем, взявшись руками за руль, он попытался сесть на велосипед, но тут же был сброшен на тротуар. Очередь заволновалась. Она выделила еще одного укротителя, но и он был сброшен.
— Надо всем вместе, — посоветовал кто-то, — артелью.
Я понял: еще одна такая шутка, и очередь придет в ярость — тогда моему велосипеду конец. И главное, он никуда не собирался бежать.
Я подошел к велосипеду и сел на него. Пружины его седла благодарно скрипнули. Я нажал на педали.
— Смотрите, человек на велосипеде! — закричал кто-то.
— Железный мустанг усмирен! — восторженно воскликнула полная женщина из очереди. И побежала за велосипедом. Ее примеру последовала почти вся очередь. Я отчаянно жал на педали. Но, кажется, одному ему было бы легче. И все-таки им не удавалось настичь нас. Среди голосов преследователей я различил и голос Глеба.
— Почему вы за нами гонитесь? — спросил я его, обернувшись.
— Не знаю, — ответил он, ускоряя бег.
Внезапно огромный грузовик выскочил из-за угла прямо наперерез нам.
— Все! — решил я.
И тут же почувствовал, что отрываюсь от земли, продолжая оставаться в седле. Как это ему удалось перелететь через грузовик? Непостижимо.
Вот мы уже за городом. И тут мне показалось, что он изнемогает. «Единственный способ сласти его, — подумал я, — спрыгнуть». И я спрыгнул. Упал. Едва не сломал себе ногу. И тотчас же люди перестали гнаться. Неужели им снова стало неинтересно?
А он продолжал катиться, пока не въехал на небольшой холм. Достигнув его вершины, он, как раненый олень, сделал последнее усилие, поднялся на дыбы и рухнул. Его переднее колесо повернулось диском к солнцу. Заходящее солнце провело лучами по его спицам. Колесо сделало несколько оборотов и остановилось.
Когда я подошел к нему, он был еще жив.
— Чепуха, — сказал он. — Все-таки мне дважды удалось заставить их бежать за мной.
Потом попросил:
— Отвинти руль. Хочу, чтоб хоть что-нибудь осталось от меня.
Я выполнил его просьбу. Остальное разобрали мальчишки. Кому досталось седло, кому спицы…
Руль этот я повесил у себя на стене, как вешают рога оленя.
Однажды до моего слуха долетел какой-то очень знакомый звук. Я выглянул на улицу.
По тротуару бойко бежал мальчишка, звоня в велосипедный звонок. Мальчишка старался выжать из звонка как можно больше звона, но звон был надтреснутым и хриплым. Я узнал этот голос. Он разбудил во мне память о ветре, о тайнописи шин на мякоти пыльных дорог, о встречах, коротких, как вздох… Я выскочил на улицу и побежал за мальчиком.
Учителиада
Кто не приносил огорчений своим учителям? Я вас спрашиваю: кто? Э-э, мало, ох, мало найдется таких, что скажут: не огорчали мы своих наставников. Остальная, и притом лучшая, часть человечества, с горечью признает: огорчали. Теперь спросите у той же части человечества:
— Негашеную известь учителю в чернильницу подбрасывали?
— Было, — признает человечество.
— Пьяную кошку по классу прогуливали?
— Виноваты! — рыдая, воскликнет все та же лучшая часть человечества.
А ведь при всем том все они, огорчители, любили своих учителей. По крайней мере на всю жизнь сохранили к ним самые что ни на есть сыновние чувства.