— Чего там? — спрашивает другой вор из соседней комнаты.
— Город освободили.
— Какой?
— Таганрохт.
— А-а…
Я никогда не слыхал об этом городе, но чувствую в себе прилив какого-то внезапного отчаяния.
— Ура! — ору я под шубой.
Вор панически бросается к шифоньеру, срывает с вешалки шубу и видит меня и прижавшуюся ко мне Гальку. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга: вор на меня, я на вора. Затем вор захлопывает дверцу шифоньера и, захватив отцовский костюм, бежит к выходу.
— Руки вверх! — с некоторым опозданием произношу я в темноте шифоньера. Через несколько секунд стремительно выскакиваю оттуда. В квартире уже пусто. Только слышно, как плачет в шифоньере Галька. Спотыкаясь о брошенную одежду, я выбегаю с ружьем на лестницу, несусь вниз. Весь двор видит, как я бегу, а может быть, лечу, держа наперевес деревянное ружье образца братьев Ишутиных. Щеки мои горят. Воры давно скрылись. А я все лечу. Лечу мимо лошади, чей овес ест наша семья, мимо помойки, мимо зеленого забора, под громкое блеянье козы…
— Таганрог! — кричу я изо всех сил. — Таганрог!..
Их не поймали. Но из вещей они успели унести только отцовский костюм в елочку да валенки, купленные мне прошлой зимой. Пришедший Иван Дмитрии Ишутин сказал:
— Гуси Рим спасли.
Выхожу вечером во двор. На заборе сидит Коляй и напевает:
Черт его знает, этого Коляя. Может быть, он наводчик?..
6. Девятов
А я сижу без валенок. И даже один раз пропустил школу.
Мне купили ботинки на деревянной подошве. Я давно мечтал о таких. Я иду в школу, с наслаждением стуча подошвами новых ботинок. В ботинках этих можно ходить на носках, а зимой они — как коньки. Встретив Вовку Зырянова, я не могу удержаться, чтобы не пройтись перед ним на носках. Вовка делает гримасу: подумаешь, мол. Вовка Зырянов (Зыря) — наш сосед, живет на одном этаже с нами. Вовкина мать спекулирует на базаре сахарными петушками и какими-то потрясающими лепешками — 25 рублей штука. А отец Вовкин работает на танковом заводе. Дома бывает редко. Как-то Вовка спросил меня:
— Послушай, а почему твой отец не на фронте?
— А твой?
— Ну, мой работает на танковом заводе. Это как фронт.
— А мой… ищет руду для этих танков.
— К концу войны найдет?
— Что?
— Руду свою.
— Он уже нашел, — соврал я.
Вовка скептически усмехнулся.
После этого разговора я все собирался спросить у отца про руду, о которой я наврал Вовке, но все откладывал. Боялся, видимо, что отец скажет: нет, еще не нашли.
У входа в школу меня встречает Рока. Он привычным жестом обыскивает меня и, найдя у меня в кармане рубль, забирает его. Здесь же, у входа, я замечаю Тузика. Тузик учится у нас в школе. Я часто вижу, как он бойко торгует рассыпными папиросами на углу Ленина и Куйбышева. Тузик подзывает меня к себе и, ударяя по плечу, говорит:
— Ничего не бойся! Теперь за тебя сам Девятов будет тянуть.
Кто это Девятов? И что значит тянуть?
— Ну, заступаться, чудак, чтобы Рокало не приставал.
Он кивает в сторону коренастого парня в ватнике.
— Девятов, — произносит он подобострастно и добавляет небрежно: — Будешь отдавать ему завтраки.
После уроков нам выдают по хлебной дольке и по ложечке сахару. Сахарный песок я съедаю, а к хлебу не прикасаюсь. У выхода меня поджидает Девятов. Я еще не совсем освоился со своим новым положением и не знаю, радоваться мне или горевать. Жалко, конечно, хлеб…
Опять вижу Року. Он подзывает меня. Я подхожу. А вот и счастливая возможность испробовать новое покровительство в действии.
Ну, так как, козий пастушок, принесешь молочка, а? — спрашивает Рока и гычет.
Я молчу. Появляется Девятов.
— Этого не трогай, — говорит ой, дожевывай мой хлеб.