Левая рука перебирала в кармане поблекшие монеты, в правой тлела сигарета. Иногда рука вздымала её ко рту.
Докурил, затоптал окурок, засунул оставшуюся без дела руку в карман (для симметрии) и затопал прочь.
На месте хаты стояла печь, оставшаяся от некогда стоявшего здесь дома.
Наутро всё то же: действия, ставшие жалким подобием ритуала, беззвучные литания, не имевшие отголосков даже в мыслях. И снова погружение.
На ночь он заполнил водой все найденные в квартире бутылки и забросил их в морозильную камеру. Ещё туда пошли кастрюли, миски, кружки, стаканы: всё, что наполнялось водой.
Перед погружением он вывалил всё эту ледяную какофонию в ванну и заполнил холодной водой. Залезать туда было крайне неприятно. Но он залез. Холод сковал его сразу, впился своими клыками, вонзался в голову, а ещё грохот кастрюль, бутылок и остальных ёмкостей, заполненных льдом. Холод не позволял о себе забыть ни на секунду, заставлял думать о себе каждое мгновение, не отпускал, а подчинял немевшее тело.
Но вот он снова там. Нет холода, нет борьбы. Следы волнами, размашистыми мазками и кляксами наполняли тот же мир, что и в прошлый раз. Ничего не поменялось, как он и думал. Уже и не поменяется. Это место показало своего жителя и круг замкнулся. Застывшие следы больше не завораживали ни своей мрачностью, ни светлостью. В голову зарылся скрип ведра и шаги, шуршащие о траву. Скрип, шурх-шурх, скрип, шурх-шурх. Не давало покоя, требовало разъяснений.
Она ждала его. Стояла у забора, обнимая ладонями металлическую кружку и улыбалась. Улыбались не только губы, но и глаза. Добрая улыбка, доброй бабушки.
Он вспомнил свою бабушку. Она так не улыбалась. Никогда. Он помнит синий узкий ремень, оставляющий красные полосы по всему телу. Он помнит, как ремень змеёй висит на круглой пластмассовой ручке двери её спальни. Он помнит, как ремень болтается в её руке, как он визжит, мчась к плоти мальчишки, как жалит её. Наказание за неподчинение, за оплошность, за измазанные в осенних лужах кроссовки. Учение. Справедливость.
В кружке было молоко. Тёплое, белое. Никогда его не любил, но выпил всё. Старая привычка хотела отторгнуть жидкость столь долго нелюбимую, но тело её приняло.
Он вернул бабушке кружку. Она молча направилась в дом, и он последовал за ней.
Она села во главе стола на табуретку, он – сбоку на лавку. Она подпёрла щёку ладонью и смотрела на него с той же улыбкой.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
Он не ответил. Не знал, что ответить. Как оказалось, ответа она не ждала.
Тишина в деревенском доме. Тиканье часов, лай собак вдалеке, чья-то возня под окном.
Тишина.