Нет, она не может сказать маме, потому что та сразу пойдёт в милицию. Поэтому ей нужно просто успокоиться, смыть с себя все мерзкие прикосновения, всю грязь, которую она практически чувствовала на своём теле, и лечь спать. Просто спать. А завтра будет всё хорошо.
Девушка усиленно вымывалась, трижды помыла голову и пять раз намыливала мочалку, смывая с себя снова и снова невидимую грязь. Ополоснувшись, она почувствовала небольшое облегчение, но комок в горле, хоть и стал намного меньше, всё же никуда не делся. Не спеша, Люси вытерлась, накинула халат, висевший на крючке, помыла ванну и пошла спать.
Только сон не шёл. Она крутилась больше двух часов, то и дело снова всхлипывая и глотая слёзы, пока наконец уснула.
Следующий день не принёс ей облегчения, и все последующие тоже. Врал этот красавчик, что ей станет легче. И Оля врала. Девушка вдруг всех возненавидела — всех, кто был за пределами их квартиры. И решила никогда больше ни с кем не общаться и даже не выходить на улицу.
Матери Люси так и не призналась, как та ни выспрашивала. На все вопросы матери относительно того вечера она молчала, что не мешало ей общаться на любые другие темы. С домашними охотно разговаривала, хоть и с подавленным, грустным лицом, а выходить на улицу отказывалась наотрез. Весь день после тяжёлого пробуждения она сидела в комнате и читала.
Она не пошла к Оле, хотя они договорились, что Люси зайдёт в ближайшие два дня. Она соглашалась на любую работу по дому, лишь бы не ходить в магазин или куда-либо ещё. Даже когда за ней приходила её лучшая подруга, девушка ни разу не вышла к Алисе, хотя та звала её на день по пять-семь раз даже с улицы через окно.
Девушка стала ближе к сёстрам и постоянно с ними играла, заплетала Ире косы, а Леночке делала причёски, какие только можно было сделать при короткой стрижке. Она читала им сказки, играла с ними в куклы и даже брала к себе по очереди спать.
На восьмой день к ним домой пришла Катя. Люси сидела в комнате, за письменным столом возле окна, и старательно выводила в дневнике слова: "Убить убить убить убить убить убить. Убить. Всех. Я всех их убью. Всех. И его тоже. Я…". Её отвлекла от занятия Марина Алексеевна, заглянув к дочери в комнату со словами: "Доченька, к тебе Катюша пришла". Услышав мамин голос, девушка поспешно закрыла дневник, о котором, как она полагала, матери было неизвестно, и зачем-то вскочила из-за стола.
— Привет! — в комнату вошла улыбающаяся Катя.
— Угу, — скупо ответила Люси.
Она предложила гостье присесть на свою кровать, стоявшую прямо напротив двери. Комната была большая, но до габаритов зала не дотягивала. Длину спальни визуально увеличивали окно с лёгкой гардиной от потолка до самого пола и две кровати, стоявшие друг напротив друга возле окна и разделённые белым деревянным письменным столом. Комната была светлой, чисто убранной и скромной, без излишеств. Сразу за дверью, в углу, стоял большой сундук, на крышке которого были разложены разные бумажные свёртки, фотоальбом и несколько шкатулок ручной работы. Над кроватью, аккуратно застеленной синим покрывалом, висела длинная книжная полка, заставленная книгами. Такая же полка, но чуть поменьше, нависла над сундуком и отчасти выглядела полупустой, но приглядевшись, за стеклом можно было увидеть с одного края две стопки тетрадей.
Над кроватью Люси, на край которой присела Катя, висело два плаката: на одном красовалась Шер, а на втором — красавец Майкл Джексон. На столе ничего, кроме настольной лампы, наспех закрытой тетради и ручки не было. Люси открыла ящик, где виднелись ещё несколько тетрадей, и положила под одну из них и ту, что лежала на столе. Под тетрадками лежали альбомные листы и катающиеся туда- сюда ручки с карандашами.
— Я тебе не помешала? — немного смущённо спросила светловолосая девушка с красивыми серыми глазами, обрамлённые густыми светлыми ресницами. Светлые густые брови, светло-русые волосы, как обычно, заплетённые в косу. Мягкие черты лица резко контрастировали с небольшим квадратным подбородком, от чего складывалось впечатление, что спорить с ней бесполезно. Однако Катерина на самом деле крайне редко выказывала признаки упрямства и недовольства. Она впервые была в гостях у Люси.
— Нет, — коротко ответила не менее смущённая хозяйка комнаты.
— У тебя уютно.
— Ммм.
— Люси, ты спишь на этой кровати? — Катя похлопала по пледу, который своими жёлто-зелёными волнами делал комнату ярче и теплее. Люси утвердительно кивнула, тогда гостья продолжила, показывая рукой на соседнюю постель: — А это тогда чья кровать?
— Брата моего.
— Ааа, — протянула девушка, — так ты сама в комнате? А когда он вернётся? Как вы будете спать в одной комнате?
— Не знаю, — ответила Люси, догадываясь, что первый вопрос ответа не требует.
Атмосфера была напряжённой — девушки чувствовали себя неуютно. Люси не хотела общаться, поэтому пауза затянулась. Она не хотела ничего рассказывать, что-либо обсуждать, а Катя, судя по всему, тоже не совсем понимала суть своего прихода. Люси спросила:
— Кать, тебя мама позвала?
— А? — Катя оторвалась от разглядывания книжной полки и было заметно, что вопрос её смутил. — Я… Это не… Люси, — она, наконец, нашла правильный ответ, — просто твоя мама сказала, что тебе нужно помочь… то есть… ну, или поддержать…
— Ну да, — Люси напомнила себе робота Вертера из "Гостьи из будущего", который разговаривал также монотонно. Ей даже захотелось засмеяться также, как он, но она сдержалась, понимая, что это было бы уже слишком.
— Люси, я не знаю, что случилось, но я знаю, что ты совсем не выходишь на улицу. Можешь приходить ко мне, если хочешь — я тебе игру включу. Или погуляем вместе…
— Кать, — Люси посмотрела ей прямо в глаза и коротко пресекла дальнейшие разговоры, — я не хочу.
— Ты что-то писала. — приподняв правую руку в сторону стола, заметила смутившаяся ещё больше гостья. Она покраснела и чувствовала себя явно неуютно. — Если ты занята, то я пойду.
Катя встала и направилась к двери. Люси не останавливала её. Она знала, что не права, так выгоняя гостью, но не могла больше продолжать разговор, ведущий к истокам её самозаточения. Она не хотела обижать девушку, потому что считала её действительно хорошей подругой, но не для себя. У них было слишком много разногласий, разговоры никогда не были оживлёнными и интересными, а сегодня искать тему для разговора она точно не собиралась. К тому же, когда речь зашла о том, почему она сидит дома, ком в горле снова начал расти с огромной скоростью.
— Пока, Люси, — закрывая за собой дверь, произнесла Катя так грустно, что Люси уже стало жалко не себя, а её.
— Пока.
Она встала со стула и рухнула на кровать. Глядя в потолок, снова переживала тот вечер. Слёзы крупными горошинами потекли из глаз. Девушка сомкнула веки и усиленно стала прогонять воспоминания. Но это казалось невозможным. Наконец, мысли потекли немного в другом направлении. Люси стала вспоминать их лица. Одно за другим. Но у неё практически никого не удалось вспомнить наверняка. Единственное лицо, которое всплывало, было того мерзкого и отвратительного длинного блондина. Или другого? В конце-концов, она запуталась. Закрыв глаза, повернулась к стенке и уснула.
Проснувшись, села на кровати, и покрывало сползло с плеч. Покрывало? Было уже темно. Да, конечно, мама укрыла её. Мама всегда заглядывает к ней в комнату, если дочь не выходит долго.
Дневник! Люси вскочила и в один шаг достигла письменного стола. Достаточно яркий свет уличных фонарей лился в комнату через окно. Быстро открыв ящик стола, она сосредоточенно вспоминала порядок вещей, лежавших там. Дневник так и лежал под тетрадью с сердечком. Облегчённо вздохнув, включила настольную лампу, достала дневник с ручкой и села на стул. В голове всплыл образ Валеры. Она никак не могла понять, какие чувства испытывает к нему теперь. Вроде ненависть лютая, но при этом постоянные поиски оправданий. Признать, что до сих пор сильна любовь?! Нет-нет! Это невозможно! И снова его глаза смотрят на неё с укоризной.