Шаги медленно и грузно поднимались.
Ноэль едва успел собрать карты и принять подобающую позу.
В стекло двери уже стучали.
Он обернулся, отдавая себе отчет в собственной бледности.
За остекленной дверью, заслоняя дневной свет, стоял какой-то мужчина с огромным поднятым кулаком в шелковой перчатке.
Глава 7
Ноэль открыл неспешно, с деланным удивлением, смешанным с некоторой подозрительностью…
Мужчина тотчас снял котелок. Весил он кило сто и явно запыхался от короткого восхождения.
— Месье Ноэль Мартэн? — осведомился он глуховатым голосом, мало соответствующим его внешности.
— Он самый.
— Онорэ Мария, комиссар по судебным делам. Буду признателен, если сделаете милость и предоставите мне возможность с вами побеседовать.
Ноэль кончил тянуть створку двери к себе:
— Охотно. Хотя и не понимаю…
Незнакомец не удостоил его ответом. Без спроса прошел на середину мастерской, где неподвижно застыл, свесив руки и сжимая шляпу пальцами в перчатках.
— Может, присядете?
— Благодарю.
Толстяк, наверное, на своем веку уже подвергся неоднократным злоключениям, вселившим в него предубеждение относительно выносливости стульев и кресел, поскольку остановил свой выбор на ларе, в котором Бэль хранила старую одежду.
Он уселся на него с таким видом, будто бы его надолго приговорили никуда оттуда не двигаться. Ноэль остался стоять, устремив на него вопросительный взгляд.
Самообладание не покинуло его. Он оставался в высшей степени хладнокровен и не боялся ничего, кроме неожиданного возвращения Бэль.
Но комиссар, вроде бы, вовсе не торопился начинать разговор. Он медленно переводил дух, тяжело дышал, и Ноэль заподозрил его в том, что он играет комедию для того, чтобы его встревожить.
И ничуть не ошибался. Испытывать нервы своих собеседников долгим молчанием было правилом комиссара Марии.
— Может быть, — заговорил он, наконец, — вы догадываетесь о цели моего визита?
Сведя тем самым на нет «хотя я и не понимаю», только что высказанное хозяином дома.
Ноэль решил сражаться с толстяком его собственным оружием: он лишь с сомнением покачал головой.
Комиссару пришлось возобновить разговор, что он и сделал с сожалением:
— За последние дни вы, вероятно, узнали из газет, что промышленник Иуда Вейль, проживавший в доме 42 по авеню Семирамиды, был убит в ночь с пятницы на субботу… Не ошибаюсь?
— Вовсе нет, — признал Ноэль.
Комиссар вытащил из карманов блокнотик с загнутыми углами и карандаш, грифель которого был защищен колпачком. Он осторожно снял перчатки, смочил языком кончик карандаша и записал это «вовсе нет».
— Мне говорили, что мадам Мартэн и вы сами были близки месье Вейлю?
— Да. Его смерть нас потрясла.
— И удивила, не правда ли?
Ноэль согласно кивнул.
— Давно ли вы дружите с потерпевшим?
— С год.
— Предполагаю, что вы виделись часто?
— В среднем раз-два в неделю.
— С мадемуазель Джоан Вейль знакомы?
— Конечно.
— А с личным секретарем месье Вейля, Абдоном Шамбром?
— Да.
Комиссар долго обдумывал эти ответы. Все его внимание было сосредоточено на блокнотике.
— Как вы думаете, месье и мадам Вейль были дружной парой?
— Безусловно.
— Тем не менее, месье Вейлю приписывают много похождений. А еще говорят, что мадам Вейль испытывала от этого много горя.
Ноэль с горечью подумал, что обычный преступник усмотрел бы в этом случай направить подозрения в ложном направлении. Но он и не собирался спасать свою шкуру путем обвинения кого-то другого.
— Столько разного рассказывают! — произнес он, пожав плечами.
— А вы сами никогда не присутствовали при какой-нибудь ссоре, скандале?
Ноэль весь напрягся.
— Чего вы от меня ждете, комиссар! Чтобы я стал вашим стукачом?
Толстяк медленно поднял голову. Его разноцветные глазки (один голубой, а другой серый) впервые взглянули на собеседника:
— Ничуть. У нас свои осведомители есть, записные. Однако позвольте вам заметить, что вы лучше выполните долг дружбы, отвечая мне без обиняков, чем замыкаясь в молчании, которое может лишь все запутать.
— Вы правы, — признался Ноэль после некоторого молчания. — Ладно, выскажу вам мое мнение в двух словах. Вы ошибаетесь, подозревая Юдифь Вейль в том, что она могла совершить преступление из ревности. Она, само собой, страдала от неверности мужа, но это-то и составляло смысл ее жизни.