— Ведь эту штуку можно поднять, не так ли? — спросил Сентри, указывая на барьер. — Я могу выпустить козу.
— Ради Бога, не надо! Люди, которым она принадлежит, лопнут от бешенства. Сегодня вечером мы собираемся устроить своего рода храмовый праздник, и козы должны внести в это мероприятие определенную ноту. Они как раз упражняются, — пояснил Лайонс, с отвращением глядя на козу.
— Но погодите, я постараюсь загнать ее. Как вас зовут?
Сентри представился, и Лайонс автоматически повторил его имя.
— И что я могу для вас сделать? Мне кажется, я… — он вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и медленно произнес: — Подождите… вы, должно быть, брат Ника Сентри?
— Да, и поэтому я здесь. Есть вещи, о которых я хотел бы поговорить с вами…
— Некоторые вещи, ах так… — пробормотал Лайонс. — Одну минуту! — Он осторожно слез со стола, присел на его крышку, сунул вилку в розетку, нажал на кнопку и сказал в микрофон: — Говорит Лайонс, мистер Биптс. Макс там? — и, обратившись к Сентри: — Козы принадлежат Максу, он рассыльный. — Потом снова сказал в телефонную трубку: — Макс? Немедленно приходи и убери отсюда этих проклятых коз. — И уже опять, обращаясь к Сентри: — Не пройти ли нам в столовую? Там спокойнее.
Кроме них в большом помещении с накрытыми столами никого не было. Лайонс закурил, откинулся на спинку стула и произнес:
— Хотя это меня и не касается, но… умно ли снова ворошить все дело?
— Что касается меня, то да. Я хочу найти Сэндса.
Лайонс внимательно посмотрел на Сентри своими печальными карими глазами.
— По всей видимости, вы информированы. С кем вы говорили?
— С Джоном Павиком. И с человеком, которого я встретил в баре. Лет тридцати пяти, красноватое лицо, светлые волосы…
— Не очень высокий? Это может быть Черч, — сказал Лайонс, нахмурившись, — или тот, другой, Хартман, Хартли, Хартвелл… что-то в этом роде. Не помню точно его имени. У одного из них были неприятности с женой. Значит, он направил вас к Павику, и ко мне?
— И к человеку по имени Твининг.
— Ах, Твининг! Он, наверное, лежал без сна и боролся с собственной совестью, когда услыхал этот разговор. Полагаю, вам уже рассказывали.
— Да. И я спрашивал себя…
— …не выдумал ли он это в качестве интересной темы для разговора? Или что это ему приснилось? Нет, только не Твининг, — решительно произнес Лайонс. — Во-первых, у Твининга нет фантазии, а во-вторых, я думаю, он должен был преодолеть душевные муки, прежде чем доверился нам.
Значит, все ясно. А Лайонс — человек восприимчивый, очень наблюдательный. Сентри задал следующий вопрос, и Лайонс задумчиво ответил:
— Трестер… Не знаю. С таким же успехом это могло быть и что-то другое, какое-нибудь созвучное слово, может быть, в связи с какой-то историей, связанной с женой. Стены барака хотя и не были толстыми, но все же и не из картона.
— А Сэндс?
— Сэндс? Трудно сказать. Мне кажется, что он из так называемой хорошей семьи. Во всяком случае, дело связано с деньгами, насколько можно было судить из того разговора. У меня сложилось впечатление, что он сразу узнал Ника, но в Нике не пробудил никаких воспоминаний. По крайней мере, довольно долго. — Официант принес им кофе, и он замолчал. — Сэндс взвивался по пустякам больше, чем кто-либо из нас. Его нервозность возникла не от лагерной жизни. А его манера смеяться… звучало как лай. Поверьте, иногда это производило в высшей степени странное впечатление. Есть еще кое-что, хотя я не уверен, поможет ли это вам. До армии я работал у одного человека, который на основании нескольких слов, сказанных в микрофон, мог узнать о происхождении говорящего. Ну, что касается Сэндса, то он определил бы его происхождение «с Запада», хотя я мог бы поклясться, что он из Нью-Йорка, там родился и вырос.
Значит, из Нью-Йорка. Следовательно, не исключено, что он сидел с ним рядом в ресторане, ездил в метро или в автобусе. Но кто же скрывается под этим именем?
— Подождите-ка, — вдруг сказал Лайонс. — Если вы хотите знать, как он выглядел, то вам, вероятно, поможет рисунок из лагеря. Павик ведь живет в Нью-Йорке, не так ли? Отнесите ему записную книжку Ника, и он сразу найдет вам Сэндса.
Сентри почувствовал, как у него забилось сердце, и осторожно ответил:
— Мне ничего не известно о записной книжке. Нам ничего не прислали из вещей Ника, из чего мы заключили, что у него ничего и не было.
— Ничего и не было, кроме записной книжки, но о ней я позаботился в первую очередь. — Лайонс выглядел недоверчивым и почти сердитым… — Я помню, как подумал, что его семья обязательно захочет получить ее, и поэтому взял ее себе. Я отправил ее по почте из Ривердаля, где тогда жил. Могу даже точно сказать, куда. Мистеру Кристоферу Сентри, Барроу-стрит, Нью-Йорк.