Я уезжал, а Николай и две наши переводчицы ещё на какое-то время оставались. За мной приехала машина, погрузили в неё вещи, я попрощался с фрау Эрикой и маленьким Юргеном (девочки ушли в школу, а герр Отто был на работе), и мы тронулись. По пути заехали в шпаркассу. Там наш "секретчик" Иван кинул в машину два мешка с несекретной документацией, а Тюлин снабдил меня адресом, по которому надо доставить в Москве его чемодан. Дальше меня провожать поехал один Николай.
Я не мог уехать, не попрощавшись с Ренатой. Остановившись прямо у калитки дома, я позвонил, и мне навстречу вышла фрау Эльза. Мы вошли в дом. Там, кроме нас, никого не было. Она объяснила, что полковник уехал всего несколько дней тому назад, а Рената уехала ещё на прошлой неделе в Гамбург, получив наконец долгожданный пропуск.
- Вы же знаете, герр Ри'фат, там её жених. Она очень расстроится, что не смогла попрощаться с вами. Как жаль, - искренне произнесла она.
- Да, фрау Эльза, мне тоже очень жаль. Но что поделаешь? Передайте ей от меня большой привет и пожелание быть счастливой. А вам - хорошего здоровья. До свидания, фрау Эльза.
- До свидания, герр Ри'фат, счастливого вам пути, - сказала она, и, взяв мои руки в свои, долго их держала, о чём-то думая, и, вдруг отважившись, продолжила: - Знаете, герр Ри'фат, теперь уже всё равно, раз вы уезжаете, открою вам секрет моей Ренаты: она полюбила вас и сильно страдает. У неё очень цельный характер, ничего не может делать наполовину, притворяться она тоже не умеет. Я не знаю, чем закончится это её свидание с женихом. Боюсь за её судьбу.
Я немного растерялся от неожиданности такого признания, но ситуация не допускала никаких вариантов.
- Что вы, фрау Эльза, - отвечал я, - вы, наверное, преувеличиваете. Она ещё очень молода. И всё уладится.
- Дай бог, дай бог, герр Ри'фат, - с большой тревогой поддержала она меня и со словами "подождите минуточку" удалилась в свою комнату.
Через несколько секунд она опять подошла, держа в руках записную книжечку и карандаш.
- Запишите, пожалуйста, вот сюда ваш адрес, русскими буквами, - попросила она, - я ей передам. Если я не возьму вашего адреса, она мне этого не простит, - говорила фрау Эльза, протягивая мне блокнот.
Бедная женщина и не подозревала, в какое трудное положение меня поставила. Нам, допущенным к секретным работам, в каждой очередной анкете надо было давать только отрицательные ответы на такие вопросы: имеете ли близких родственников за границей, имеете ли переписку с живущими за границей, есть ли среди ваших родственников интернированные, были ли ваши родственники в плену во время войны и на ряд других, не менее дурацких. Это была, конечно, самая важная причина, по которой я не мог дать своего адреса. Вторая причина могла показаться просто смешной в сравнении с первой, но существовала и она. У меня просто не было никакого адреса. Я не знал, получил ли я хотя бы какое-то жильё в Подлипках, где должна была жить жена, продолжая учиться на последнем курсе института. Я не знал, где буду жить, когда приеду домой. Не мог же я дать адрес студенческого общежития Бауманского института в Лефортово, откуда уехал в Германию!
- Я не могу дать своего адреса, дорогая фрау Эльза, - отвечал я как можно убедительнее, - потому что по роду работы не имею права переписываться с иностранными гражданами. Это категорически запрещено, нарушение грозит судом. Пожалуйста, не обижайтесь, я бы с большим удовольствием переписывался и с вами, и с Ренатой.
Она явно не ожидала такого ответа и сразу как-то поникла, но всё же с какой-то надеждой продолжила свою мысль:
- Тогда возьмите, герр Ри'фат, наш адрес. Может быть, сможете с кем-нибудь передать письмо, если будет такая возможность, или отменят этот запрет - он же не может быть вечным. Хотя, - спохватилась она, - наш адрес вам и так хорошо известен. Правда, мы и сами не знаем, сколько времени будем здесь жить. Но если переедем, фрау Шютте8 будет знать, где мы.
- Я об этом буду помнить, фрау Эльза, - сказал я, - а сам подумал, поверила она мне или нет.
- Герр Ри'фат, мы никогда больше не увидимся, поэтому я и сама могу признаться, что тоже полюбила вас, как сына. Разрешите на прощанье поцеловать вас.
Я заметил, что она тыльной стороной руки смахнула вдруг появившуюся слезинку, и тоже поцеловал её со словами:
- Спасибо вам за всё, фрау Эльза, и передайте мой поцелуй Ренате. Прощайте!
Она быстро накинула висевший на вешалке полушубок, вышла со мной из дома и проводила до машины.
- Прощайте, герр Ри'фат. Счастливого пути!
Мы поехали, и я видел, что она долго махала рукой, пока наша машина не исчезла из виду, повернув за угол.
С тех пор, каждый раз заполняя очередную анкету, на вопрос: "Были ли ваши родственники в плену?", я неизменно отвечал: "Нет", а сам думал: "Родственники не были, но сам я был у них в добровольном плену".
Я не верю ни в какие предсказания, приметы и прочие паранормальные явления. Но иногда случаются такие вещи, объяснения которым найти не могу. Когда я заканчивал писать последние страницы книги, которая сейчас лежит перед вами, возвратился сын, выезжавший на короткое время в Германию по своим служебным делам. Среди вещей, привезённых оттуда, была прекрасная крупномасштабная карта Тюрингии с кусочками прилегающих к ней соседних земель. С любопытством я стал её изучать, находя изрядно забытые, но хорошо знакомые названия. Вот Нордхаузен, Йена, Зоммерда, Бляйхероде, Кляйнбодунген, Гроссбодунген, Гебра... Нахлынули воспоминания. Пока я искал знакомые города, сначала даже не заметил, что по карте ручкой проведена чёрная линия от Эрфурта через Нордхаузен и Остероде на Ганновер, и далее к самому северному обрезу карты с указанием на Гамбург. По этому маршруту он ехал на автомашине прямо через Бляйхероде, где, как он рассказал, сбился с пути и немного поплутал. В душе я позавидовал Тимуру и подумал о том, с каким бы удовольствием я посетил эти места.
Нашему "ракетному патриарху" Борису Евсеевичу Чертоку, имя которого я неоднократно упоминал, посчастливилось побывать в Бляйхероде в девяностые годы, и он рассказывал, что там работает музей, посвящённый совместной работе немецких и русских инженеров по ракетной технике в 1945-46 годы. "Там есть даже стенд, на котором указаны адреса, по которым жили советские специалисты, - сказал Борис Евсеевич, - можно туда съездить и всё вспомнить".
Я и так всё хорошо помню, потому что этот небольшой по времени отрезок на долгом жизненном пути оставил яркий след и в моём сердце, и в памяти.
Приложение.
Неопубликованные статьи
По разным причинам некоторые статьи остаются неопубликованными, подготовленные выступления или доклады - невысказанными. Со временем они чаще всего теряют актуальность, к ним пропадает интерес, и они пылятся вместе с другой макулатурой в каком-нибудь заброшенном углу, потому что просто рука не поднимается всё это выбросить. Но проходит время и, когда вновь начинаешь их перелистывать, обнаруживаешь интересные мысли, а главное - они позволяют соединить давнее или недавнее прошлое с настоящим. По ним можно проверить, далеко ли ушло время вперёд, как изменились прежние представления, сильно ли ты ошибался, что сбылось и что не сбылось и т. д. Иногда они помогают восстановить истину в каком-нибудь затянувшемся споре или открыть глаза на то, каким наивным ты был. Так что мой совет младшим собратьям, тем, кто изредка пачкает бумагу, - не выбрасывайте свои записки и время от времени возвращайтесь к ним.
Следуя этому своему совету, я отобрал из кипы написанного ранее несколько материалов, относящихся к периоду работы над политико-правовыми вопросами возвращения на свою родину крымскотатарского народа и восстановления его прав. Они относятся к 1990-95 годам, когда я работал в Комиссии по проблемам крымскотатарского народа, возглавляемой В. Х. Догужиевым, был избран делегатом Курултая и членом Меджлиса.
Я всегда был противником того, чтобы сапоги тачал пирожник, а пироги выпекал сапожник, поэтому боялся браться за такую работу, не имея никаких знаний и навыков в данной области. Но ведь и у других моих соотечественников не было ни соответствующего образования, ни опыта работы в официальных государственных правово-юридических институтах и учреждениях, а дело не терпело отлагательства. Однажды, когда я делился своими опасениями на этот счёт с одним из очень опытных юристов-международников, специализирующимся в области международного права, он меня подбодрил словами: "Один очень уважаемый мною профессор любил повторять, что на свете есть только две науки - физика и филателия, всё остальное - между ними. Так что, - добавил он от себя, если вы хорошо ладите с физикой, ничего не бойтесь, всё у вас получится". Как и что получилось, судить мне трудно, но когда сегодня перечитываю документы Курултая, к которым я тоже руку приложил, меня не охватывает чувство стыда. Я вижу, что они, действительно, соответствуют высоким международным стандартам, хотя среди писавших не было ни настоящих физиков, ни одержимых филателистов. С удовольствием вспоминаю, сколько труда и душевных сил было вложено в них М. Джемилевым, Р. Чубаровым, Н. Бекировым, В. Возгриным, Л. Османовым, С. Омеровым, Дж. Аблямитовым, Х. Мустафаевым, И. Умеровым и многими другими моими товарищами.