— Друг за дружку стоите! — сказала Агафья. — Понятно. Ух, попался бы, застрелила бы его прямо из самого большого ружья. Тунеядец!
И она ушла. Правильно, что её не задержали. Ухо у меня стало красным и болело.
— Что скажешь, сосед? — важно спросил Димка! Может быть, ему нужно было бы рассказать про «святую воду», но я ничего не сказал, потому что ухо пухло.
— А ты не умеешь играть на баяне, — сказал я почему-то так, на зло. — Тебе медведь на ухо наступил. Чего нас держишь? Не имеешь права! Мы не трогали Агафьи. Вчера я один провинился, меня уже перевоспитали…
— Ну, хватит прощать жуликов, — оскорбился Димка. Он обиделся, что я ему про медведя и ухо сказал. — На Петренко слова не действуют. Сфотографируем его?
И меня сфотографировали. Зачем? Может, фотокарточку захотели подарить на память? Не нужна мне их фотокарточка.
Про два Синьора-помидора
Когда меня обижают, я лезу на забор. Залезу на забор и сижу… Смотрю на соседний двор. Если представить, что под тобой не забор, а спутник, что ты летишь на спутнике и видишь сверху, как по земле ходят люди, ты их видишь, они тебя не видят, и ты один в космосе… Почему-то после этого обида проходит.
Сегодня я тоже сидел на заборе. Смотрел на соседний двор, где под краном мыла ноги Лидка.
В соседнем дворе стоял двухэтажный деревянный дом. Он был старый, брёвна тёмные. В нём и жила Лидка. Ух, как я ненавидел Димку! Электрика с фабрики. Честное слово! Я так на него разозлился, что и Лидку теперь из-за него видеть не мог. Так бы ей и навредил.
Она помыла под краном ноги, надела тапочки и побежала в дом. У неё коса… Вот бы за косу дёрнуть, чтоб испугалась и завизжала!
Жила она на втором этаже. Я слышал, как шлёпали тапочки по деревянной лестнице. У окна она остановилась. И тут я увидел, как по тёмной стене дома запрыгал солнечный зайчик… Кто-то сигнал Лидке подавал зеркальцам.
Лидка закричала во двор:
— Мама, я к Вере сбегаю! Прощусь с ней.
Ха-ха, прощусь! Знаю я, с кем она хочет проститься. Я сразу догадался. Я поправил на голове тюбетейку, спрыгнул с забора.
— Что бы такое придумать?
Я забежал на минуту домой. На столе стоял таз с помидорами: мама собиралась варить томат на зиму. Я схватил два перезрелых помидора, сунул в карман.
— Мама, — закричала Женька, моя сестрёнка. — Колька что-то взял!..
Поздно спохватилась, поздно стала маму звать, я выскочил на улицу, спрятался за деревьями. У нас на улице много деревьев. Липы. Растут вдоль тротуаров.
Лида выбежала, огляделась и пошла к реке. Точно, что не к подруге, подруга живёт в центре посёлка. Конечно, к Димке торопится, на свидание.
Ха-ха, попались! Теперь всё! Теперь они от меня не уйдут. Я теперь их выслежу. Надо будет выбрать хороший момент — и помидорчиками в них. Синьорами-помидорами. Пусть костюмчик и платьице несут в химчистку. Ха-ха! Это будет моя страшная месть. Вот…
Я крался за ними. Если они сядут в лодку, то я побегу на Хомутовский мост, и когда они будут внизу проезжать, сверху бомбардирую синьорами-помидорами. Прямо на голову… Только с моста трудно убежать незамеченным. Димка может догнать и дать по шее. Ничего, побегу не в посёлок, к лесу. Спрячусь в кусты.
Но Димка и Лида пошли вдоль реки, к окраине Усмани. Я за ними… Они вышли за последние дома, пошли по берегу, по тропинке в кустах.
Начало темнеть. У нас ночи глухие, тёмные, ничего не видно. Для меня-то и лучше. Только ночь получилась не темной: луна взошла, засветилась, как лампочка.
Я посмотрел на луну. На ней мордочка нарисована, а сама она, как раскалённая сковородка. Конечно, это не мордочка, это разные кратеры, так потухшие вулканы называются. Но если не думать, что это потухшие вулканы, то на луне вроде бы настоящая мордочка нарисована. Весёлая. Подмигивает: мол, действуй.
И я стал действовать. Подкрался по кустам. Вообще-то интересно подслушать, о чём они будут говорить. Наверное, о любви. Вот смех! Интересно! Всё-всё подслушаю, на заборе буду писать: «Дима + Лида = любовь». Я их задразню. Жалко, Лидка в город уезжает. Она в Текстильный техникум после школы поступает. Хочет на технолога выучиться. Всё равно… Если будут целоваться, то я в этот момент в них помидорчиком и брошу. Лидка стояла, коса у неё… Стоит Лидка с Димкой, на луну смотрит и вздыхает. И так грустно говорит своему Димочке:
— Я счастливая, но мне почему-то грустно. Я рада, что еду, и мне не хочется ехать. Боюсь… Я ведь первый раз от мамы уезжаю. Страшно. Как я буду жить одна?