Эд. Зорин
Следы ведут в Караташ
(Пришельцы с Аристилла)
(Фантастико-приключенческая повесть)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА
Самолет сбивается с курса
Белая пелена застлала смотровое стекло. Самолет качнуло и бросило вниз.
Внизу были горы. Еще пять минут назад Беляев видел скалистый гребень Главного хребта; местами пену облаков прорывали взблескивающие на солнце вершины. Теперь все было в тумане.
Справа и слева под плоскостями вспыхивали синие жилы молний. Они протягивались до самой земли, ударялись там о невидимые скалы.
Беляев потянул штурвал на себя: лететь под грозой в горах было опасно. Но самолет не подчинился ему. Он только на минуту вскинул слегка свой тупой нос и тут же снова нырнул в белую мглу. Высота катастрофически падала. Четыре тысячи, три тысячи пятьсот, три тысячи метров... Горы где-то совсем близко.
На лбу летчика выступили крупные капли холодного пота. Нисходящие потоки продолжали нести машину к земле. Еще несколько минут неравной борьбы — и все будет кончено... Беляев представил себе, как брызнет сноп ослепительного огня и эхо раскатится по глухому ущелью...
Еще утром он вылетел с почтой, а в полдень должен был приземлиться в Узунабаде. Очередной рейс — старая, хорошо изученная трасса. А этот циклон поджидал его еще с позапрошлой ночи. Обычно он не переваливал через хребет — истощался сильными ливнями на его крутых южных склонах. Но сегодня встретились две стихии — с Индийского океана и с Атлантики — и высокие синие столбы взметнулись над неприступными горами.
Туман под плоскостями быстро редел. Высокая белая стена, как привидение, выросла перед самолетом. Беляев рванул штурвал — машина, словно испугавшись опасной встречи, круто вскинулась вверх. Стена прошла под самыми шасси, прошла и растворилась в тумане.
Молния опять с сухим треском проскочила у крыльев. Она осветила кабину и бледное, сосредоточенное лицо Беляева. Сколько времени кружил он над горами?.. Бензина оставалось всего на двадцать минут.
Аэропорты молчали. В наушниках раздавался сильный треск грозовых разрядов. Смерть пока что миновала его. Ну что ж, и он еще не разучился воевать. Если бы Беляев нашел хоть небольшую площадку, он смог бы посадить самолет...
Летчик чуть подал штурвал от себя. Теперь оставалось только снизиться, чтобы вырваться из облаков — другого выхода не было. Полторы тысячи, тысяча метров... Последнее облако словно платочком махнуло перед самым смотровым стеклом. Вот это да! Ему все-таки чертовски везло: он шел по узкому скалистому коридору. Достаточно повернуть машину чуть влево или вправо, чтобы обломать крылья и рухнуть на вьющуюся внизу речушку.
Беляеву стало страшно, он впервые осознал безвыходность положения.
А молнии сверкали, ветвились и разбегались по ущелью, словно огромные светящиеся пауки...
От сильного удара звенело в затылке. Беляев лежал в большом рыхлом сугробе, одежда дымилась — он сел и присыпал ее снегом. Потрескивая, догорал в стороне самолет, выставив вверх сизое изуродованное крыло.
Как это случилось? Он и сам толком не знал. Внезапно ущелье кончилось. Потом вспыхнул яркий свет, и он провалился в глубокую яму. Видимо, его отбросило в сугроб взрывной волной...
Беляев встал и сделал несколько шагов. Каждое движение нестерпимой болью отзывалось в пояснице и в голени правой ноги. Но это не перелом — скорее всего вывих или растяжение.
Местность была ему незнакома — большая котловина с иссеченными островерхими скалами. Оплывшие, словно расплавленные и затем затвердевшие базальтовые столбы, зловещие зеленоватые трещины и железистые ноздреватые плиты, будто пробитые тысячами мелких осколков. Но больше всего Беляева поразила тишина — абсолютная, угрожающая тишина. Мертвое царство камня.
Волоча обессилевшую ногу, Беляев с надеждой осмотрел еще теплые останки самолета. Ничего, что можно было бы взять с собой. Только страшное горелое железо...
Это было странное чувство. Иногда Беляеву казалось, что он не один. Что пристальные чужие глаза следят за каждым его движением. Он не был труслив, но это проклятое ущелье сводило с ума. Целую ночь он шел по нему на север. Гроза рокотала чуть правее — за высоким горным седлом. А здесь, над ущельем, высыпали звезды. После грозы они казались ярче и крупнее обычного.
Пока Беляев шел, нога не очень его беспокоила. Но стоило ему присесть, и боль становилась нестерпимой.