Так вот откуда это чувство большой беды, вот откуда это ощущение безнадежности!
Рядом с Хаузеном седовласая старушка читала, причмокивая беззубым ртом, дешевенький бестселлер — она, пожалуй, была для него не опасна. Он осторожно проследил взглядом за пассажирами — ничего подозрительного: одни, как и он, смотрят за окно, другие читают, третьи доедают свой сэндвич...
Окно покачивающегося вагона перечеркнули наклонные линии — пошел мелкий дождь. Стало еще темнее — старушка положила бестселлер на колени и включила свет.
Хаузен открыл чемоданчик, усмехнулся, вспомнив, с какой неохотой протягивал ему его вихлястый молодой человек с наглыми глазами в вестибюле дома Деламбера. В чемоданчике хранилась всякая мелочь: полотенце, мыло, зубная щетка, несколько брошюр, еженедельник «Сатерди ивнинг пост» с его портретом...
Нужно было сосредоточиться, и Хаузен положил на колени самоучитель испанского языка. Словарная работа всегда его успокаивала. Он повторял про себя отдельные слова и выражения, однако продолжал настороженно поглядывать по сторонам.
Интересно, какую роль играет в этом деле Крамер?.. У него отличная коллекция — Хаузен слышал о ней и раньше. Среди археологов Крамер слыл солидной фигурой. И Хаузен кое на что рассчитывал — ну не на миллион, конечно, а все-таки...
Хорошо было бы вернуться в Сьерра-Мадре. Там была настоящая работа. И хотя с того момента, как он покинул Монтеррей, прошло всего четыре дня, они ему казались целой вечностью.
Поезд между тем подходил к станции. Пассажиры зашевелились, столпились у выхода.
Хаузен тоже сошел: ехать дальше не было никакого смысла.
Он плотно позавтракал в небольшом баре перед вокзалом. В баре было душно, сильно накурено, пахло потом и виски. Оглушительно завывала радиола. Молодые люди в джинсах стояли облокотясь о стойку и со скучающим видом разглядывали посетителей.
Хаузен заказал сигару; пуская кольца дыма, он смотрел за окно — на длинную серую улицу, на вывеску табачной лавочки напротив, на долговязого полисмена, прогуливающегося у бара. Чем заняться? Разумнее всего ехать в Массачусетс к Лоусону. Или к Стриттмайеру? Стриттмайер сбежал в Сьерра-Мадре, но ведь он не откажет в помощи своему старому другу!..
Выкурив сигару, Хаузен вышел из бара.
На углу, у бензоколонки, стояла низкая голубая машина. Молодой человек в трикотажной серой безрукавке с широко распахнутым воротом услужливо открыл дверцу:
— Хэлло, мистер Хаузен!..
«Мистер Хаузен»? Что за чепуха? Археолог остановился.
Молодой человек, по грудь высунувшись из автомашины, широко улыбался.
— Я вас не знаю, — нерешительно пробормотал Хаузен.
— Не знаете?!.
Молодой человек улыбался все шире и все доброжелательнее. Видимо, его забавляла забывчивость Хаузена.
— А вспомните-ка лекции по эпиграфике...
— Джон Сноу?..
— Вот видите, — облегченно вздохнул Джон. — Не могли же вы так скоро позабыть своего самого нерадивого студента!..
— Джон Сноу, Джон Сноу, — повторил Хаузен. — Да чем вы здесь занимаетесь?..
— Это я-то? — фыркнул Джон. — Видели мальчиков в баре?.. Маленькая экскурсия на лоно природы. Папаша подбросил на эту колымагу — вот и развлекаемся в меру возможностей...
— Бросьте свои шутки, Джон, вы же в сущности славный парень, — мрачнея, сказал Хаузен.
— Конечно, Святая Мария! — воскликнул Джон. — Я всегда был примерным парнем.
Он помолчал и вдруг предложил:
— Знаете что, Хаузен, давайте я вас подвезу — этих лоботрясов все равно не дождаться.
— Нет, что вы!.. Мне здесь... близко.., — растерянно проговорил Хаузен, отступая к тротуару.
— Садитесь, садитесь, — настойчиво повторил Джон. — Не будем церемониться.
Он вышел из машины и подтолкнул Хаузена к открытой дверце.
Дверца захлопнулась, взвыл мотор.
— Добрый вечер, — произнес незнакомый голос.
Хаузен резко повернулся — рядом с ним, откинув голову на высокую спинку, сидел усмехающийся Ратте.
Деламбер за работой
Недаром старика Харди, шефа разведуправления, звали Вездесущим. У него был какой-то особый нюх на трудные, но интересные дела.
Замкнутость, уединенность, полное отсутствие друзей и просто товарищей способствовали бурному развитию его аналитических способностей. Во всяком случае, математиком он был отличным. Но Харди не стал ни астрономом, ни физиком, ни инженером — он избрал путь иной, и избрал его, надо сказать, в полном соответствии со своими наклонностями: здесь, в разведуправлении, он имел возможность проявить себя с самой лучшей стороны, став в скором времени человеком незаменимым.