Потом крики стихли. Толпа несла на шестах головы замученных кзыл-аскеров. Головы перебросили через дувал, и они подкатились к ногам Аламбека.
Музыканты забились в дальний угол двора. Руками, красными от вина, Аламбек снова вцепился в скользкую рукоятку маузера.
— Почему перестали играть?!
Музыкантам казалось, что руки у него в крови. Они прижались к стене, напряженно следили за каждым его движением.
Аламбек в бешенстве оттолкнул ногой отрубленные головы, запутавшись в полах длинного халата, упал в кусты роз... Нукеры подхватили его, осторожно отвели в кибитку. Аламбек был неподвижен. Пена застыла на его губах, глаза были пусты и небо отражалось в них, как в мутных лужах, оставшихся после грозно отшумевшего дождя.
Мулла Зияддин вытолкал музыкантов со двора.
— Ступайте, ступайте... Да не прогневите аллаха! — каркал он заплетающимся языком.
На площади, где только что вершилась казнь, стояли бочки с вином, и виночерпий, потрясая большой касой[3], щедро одарял всех, кто тянулся к нему со своей посудиной... Тут же, у дувалов, в глубокой серой пыли, смешанной наполовину с конским навозом, валялись те, что оказались попроворнее и уже не раз получали свою долю.
По широкой дороге, подымающейся к Голубым озерам, скакали гонцы во все отряды, подчиненные бесстрашному Аламбеку. Строгий приказ гласил: на заре всем быть в ущелье Кампыррават. Оттуда главные силы двинутся на Узунабад. По сведениям перебежчиков, из города только что оттянули на юг единственный отряд, составлявший его гарнизон, на поимку Аламбека. А хитрый Аламбек нагрянет с севера.
Город он отдаст на разграбление бесстрашным воинам ислама; пленных приказано не брать...
Ночью в Узунабаде заспанные жители были подняты по тревоге. Дутарист и отчаянный охотник Рахим, украв коня у заснувшего сигнальщика, пробился сквозь басмаческие патрули и ровно в полночь постучал рукояткой камчи в окно комсомольского вожака Викентия Югова.
Времени для раздумий не было ни минуты. Как нарочно, никого из руководства в городе не осталось — в центре проводилось совещание по вопросам хлопководства. И Югов решил действовать на свой страх и риск. Он перевел часть женщин, стариков и детей во двор комитета партии, обнесенный высокой кирпичной стеной. Другую часть разместил в соседних каменных домах... Оружия в подвалах было много, патронов тоже хватало. Был еще старенький «максим». Его установили на чердаке, откуда хорошо простреливалась вся главная улица и северная сторона примыкающих к ней переулков.
За каких-нибудь два часа было сделано почти невозможное: люди размещены, продукты и вода припасены, оружие роздано.
Время тянулось медленно. Дети, разбуженные внезапной суматохой, кричали; матери, как могли, успокаивали их; все переговаривались вполголоса. А когда наконец над лиловыми горами забрезжил рассвет, все встали по своим местам — к дверям, к бойницам, к окнам, забаррикадированным мешками с песком.
Югов первый увидел со своего чердака в бинокль, как у петли, что делает дорога, уходящая к Голубым озерам, появилось белое облачко пыли... Облачко все росло и вытягивалось вдоль дороги; потом из него вынырнули первые всадники. Югов узнал Аламбека по его ярко-зеленому халату.
Вперед вырвался небольшой отряд и стал обходить город по каменистой пойме Кызылдарьи. Югов подумал, что своевременно отослал Рахима с донесением на юг — замешкайся он еще на полчаса, и все пути были бы отрезаны.
Скоро другой отряд басмачей показался у Кампырравата. Не останавливая коней, бандиты достигли первых домов города и рассыпались по его многочисленным улочкам и переулкам. Тем временем и Аламбек с основными силами подошел к Узунабаду. Однако город встретил их тишиной, дворы и дома были пусты; со всех сторон спешили к Аламбеку джигиты с нерадостными известиями.
Югов внимательно наблюдал за тем, как развивались события. Все шло по задуманному плану и все-таки он очень волновался — впервые сам принимал решение, впервые отвечал за жизни доверившихся ему людей. Это заметно было и по всей его ссутулившейся, напряженной фигуре, по тонким нервным пальцам, вцепившимся в полевой бинокль.
Аламбек во главе отряда осторожно продвигался вперед по главной улице городка. Верные нукеры плотным кольцом окружали своего командира.
«Ну, будет баня», — подумал Югов. Он уже лежал у пулемета и следил за улицей сквозь узкую щель прицела.
Ближе... Еще ближе... Теперь, кажется, самое время. Всадники были совсем рядом: слышался громкий разговор, фырканье коней и звон снаряжения.