Внезапно кто-то постучал в дверь, да так тихо, что Юлдаш-ака затрепетал от страха: еще на той неделе ему рассказывали, что у Кампырравата чайхану ограбили трое неизвестных, а у чайханщика отнялся язык, и до сих пор он объясняется только при помощи знаков...
Юлдаш-ака забился еще дальше за самовар, но стук повторился, и чайханщик подумал, что это может быть и Карабек: бывали ведь уже и раньше случаи, когда старик забывал в чайхане то палку, то мешочек с кормом для перепелки.
Зажав в руке на всякий случай большие щипцы для угля, Юлдаш-ака подошел на цыпочках к двери, прислушался и, затаив дыхание, сбросил железную цепочку.
Сперва он ничего не мог разглядеть в темноте. В горах пронзительно звенели кузнечики, на верхнем канале слышалось равномерное журчание поднимаемой чигирем воды. Да еще лягушки отчаянно вскрикивали в небольшом стоячем озерке, заросшем болотной ряской. Над этим озерком в тени большой чинары был выстроен навес для наиболее почитаемых гостей.
Потом Юлдаш-ака услышал совсем близко от себя шорох, кто-то крепко сжал кисть его руки, державшей щипцы. Они глухо упали на глиняный пол, а из темноты, загораживая весь проход, выдвинулась широкоплечая фигура.
— Так-то мы встречаем гостей! — насмешливо произнес незнакомый голос.
Юлдаш-ака попятился и, ткнувшись задом в настил, сел на кошму. Он смотрел в темное лицо незнакомца мутными от страха глазами.
Человек деловито закрыл за собой хлипкую дощатую дверь, оглядел чайхану, снял кожаную фуражку и сел на табурет против чайханщика.
Юлдаш-ака непроизвольно подал задом еще немного назад.
— Не узнаешь? — сказал незнакомец, приглаживая всей ладонью редкие черные волосы, слипшиеся на затылке от пота.
Юлдаш-ака отрицательно покачал головой. Конечно, это наглый вопрос: человека, ворвавшегося в чайхану, он действительно видел впервые.
— Так-так, — продолжал между тем незнакомец и миролюбивым жестом вынул из кармана цветастый носовой платок. Он вытер лицо и шею, а потом снова надел фуражку.
— Значит, не узнаешь?..
— Никак не могу припомнить, — пробормотал Юлдаш-ака. — Встречаться с вами не доводилось...
— Ай-ай-ай, — с укоризной сказал незнакомец.
Он прошелся по чайхане, одобрительно потрогал горячий еще самовар и вдруг сказал, что очень голоден с дороги и зашел в чайхану просто перекусить.
«Как бы не так!» — подумал Юлдаш-ака. Но все-таки встал и, опасливо косясь на ночного гостя, извлек из ниши несколько свежих лепешек, кусок вареного бараньего мяса и пиалу с плавленым сахаром.
Гость сел и крепкими челюстями отхватил сразу пол-лепешки. Он прихлебывал чай частыми жадными глотками и громко хрустел сахаром.
Юлдаш-ака молчал и незнакомец молчал. Они сидели друг против друга, и незнакомец жевал лепешку.
Немного успокоившись, чайханщик стал зорче присматриваться к незнакомцу. И когда тот кончил есть и натренированным жестом поставил пустую пиалу на поднос кверху дном, воспоминания разом нахлынули на хозяина. Неужели он?! Ведь прошло столько лет!..
А незнакомец словно ждал этой минуты. Он шагнул к отступившему чайханщику и положил руку ему на плечо.
— Джелял?! — проговорил Юлдаш-ака обессилевшим полушепотом, прижимаясь похолодевшей спиной к шершавой стене...
У старого Рахима
Все здесь, в этом затерянном среди гор городке, вызывало воспоминания.
Участникам экспедиции, а их было около тридцати человек, выделили гостиницу — старое кирпичное здание с крепкими, толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами.
Югов ходил по дому, хозяйски осматривал полы и двери, долго стоял у старого карагача, закинувшего толстые ветви на железную крышу гостиницы.
У него было просветленное, взволнованное лицо. Жестом заговорщика он пригласил Сереброва следовать за собой и по темной скрипучей лестнице повел его на чердак. Чердак был низкий, с частыми, торчащими во все стороны стропилами.
Югов подошел к слуховому окну и выглянул на улицу. Там, под самым домом, играли ребятишки из детского сада, что находился напротив, в большом тенистом парке.
— Так здесь вы и отстреливались? — догадался Серебров, разочарованно осматривая низкий, ничем не примечательный чердак. Вон ржавое корыто у трубы, а рядом с ним — старинное истлевшее кресло...
— Мой пулемет стоял у окна, — сказал Югов.
Он присел на корточки. Со всех сторон над окном свисала густая паутина. Давно это было.
— Удивительно, — проговорил Серебров. — Судьба словно нарочно вернула вас в эти края...