В пещере было сыро и холодно. Где-то капала вода. Когда они вошли, гул, слышанный ими снаружи, усилился, и теперь впечатление было такое, будто навстречу им мчится по тоннелю поезд...
Сбоку маячил свет, и иллюзия мчащегося поезда от этого еще более усиливалась.
— Совсем как в Натанаро, — сказал полушепотом Хаузен.
Им казалось, что они идут по тесному коридору уже целую вечность.
...Солнечный свет ударил внезапно. Лошадь Сереброва последний раз споткнулась в темноте и застучала копытами по серому граниту. Впереди покачивалась спина профессора Югова, еще дальше впереди маячила голова Сноу. Хаузен ехал позади Сереброва. Рахим придержал коня, пропуская их вперед.
Серебров оглянулся. Гора Дьявола была уже позади, целясь своими вертикально поставленными утесами в низко бегущие над ней рваные облака.
— Отсюда начнется спуск, — предупредил Рахим, показывая рукой на рисунок в желтом известняке. — Этот воин нацелился на пещеру Канак. Ее можно рассмотреть на той стороне Безымянного ущелья...
Хаузен вскинул бинокль, но ничего не увидел — солнце било прямо в глаза.
Югов с присущей ему юношеской ловкостью спрыгнул с коня и вскарабкался на высокий валун, чтобы получше обследовать высеченный в скале рисунок. Сомнений быть не могло: само изображение, сама манера письма — все говорило в пользу глубокой древности рисунка...
— Первый век. Знакомая школа, — определил Хаузен.
Рахим с тревогой посматривал на пустынные склоны гор, подступившие к узкой тропинке, на которой они задержались. Еще на подходе к хребту он обратил внимание на один бугорок, мимо которого с полным безразличием проехали его спутники. Это был костер, тщательно присыпанный свежей рыхлой землей. Кто был только что на северном склоне? Кто жег костер? Почему с такой поспешностью затушил его при их приближении?.. Трава вокруг костра была примята копытами коня. Для того чтобы определить это, Рахиму достаточно было одного взгляда на поляну.
Он промолчал тогда, не сказал ничего своим спутникам, чтобы попусту не волновать их, но мысль о потушенном костре засела крепко и не давала ему покоя.
Конечно, это мог быть и случайный человек, почему-либо не заехавший на заготпункт, но ведь дорога, по которой они сейчас ехали, вела прямиком к границе — там, за высоким древним ледником, начиналась другая, чужая страна...
Профессор сел в седло, и маленькая экспедиция двинулась вперед. Теперь ехали так: Рахим, Сноу, Серебров, за ним Югов и позади всех Хаузен. Пока дорога была хорошей, Рахим подхлестывал коня: минут через двадцать снова начнется серпантин, а до него предстояло проехать висячий мост через Тигровую впадину; на всем пути это, пожалуй, самое опасное место. Мост был короток, но так и ходил под ногами, а если дул даже слабый ветерок, раскачивался над пропастью, словно огромные деревянные качели.
Когда-то здесь был настоящий мост — еще и сейчас торчали тут и там полусгнившие черные бревна и доски, но со временем его заменили висячим: все равно брички здесь не ходили, пешеходу удобнее, да и забот стало меньше — стальные цепи не так-то скоро ржавеют.
Но как ни надежен был мост, переезжать его всегда старались засветло. В темноте чего только не покажется, да и конь может оступиться...
Во времена, когда орудовала в этих местах шайка Аламбека, сбросилась в Тигровую впадину активистка Мухаббат. Подстерегли ее басмачи у подвесного моста, ринулись со всех сторон, но Мухаббат залегла за валуны и отстреливалась до последнего патрона в браунинге, а потом встала, взмахнула красной косынкой, да так и покатилась боком — с камня на камень, пока не замерла на самом дне. Изуродованное тело ее похоронили у моста, а сверху положили простую гранитную плиту. Кто ни пройдет, кто ни проедет по тропе, тот и поклонится ей, положит на плиту букет свежих цветов: то маки пламенеют на ней, то колокольчики синеют, а то просто зеленеет живая арчовая ветка...
Задержался у могилы и Рахим, склонившись с седла, положил букет гиацинтов, сорванных в долине. Спутники сняли шапки, молча поклонились праху бесстрашной Мухаббат.
Рахим смотрел вдаль туманным взглядом — туда, где солнце садилось и где начинались великие ледники. Все молчали.
И вдруг в их молчание ворвался нарастающий грохот. Кони, встав на дыбы, отпрянули назад. Сноу чуть не вылетел из седла, ухватившись за гриву коня, заметался с ним вместе на узкой тропе. Кони Югова и Хаузена несли их к тоннелю, а Серебров, вобрав голову в плечи, прижался к скале. Тяжелые камни застучали вокруг Рахима и растерявшегося Сноу.