Югов тоже спешился. Лошадь ткнулась теплой мордой ему в ладонь.
— На, на, — улыбнулся профессор и вынул из кармана кусочек запыленного сахара.
Конь благодарно потянулся к его руке.
На возвышении, в сером кругу, красный полированный гранит хранил многовековую отвердевшую копоть; след чьей-то четырехпалой руки виднелся в запекшейся глиняной стенке алтаря.
Кони поводили ушами, вскидывали морды, глядя по сторонам. Из темных нор высовывались и тут же исчезали любопытные суслики.
— История, — сказал Хаузен. — По сути дела, как плохо мы еще знаем свое прошлое...
Они шли по пыльной дорожке, пробитой в руинах.
— Это бани, — пояснял Югов, указывая на едва выдающиеся из-под земли купола, — а это базар...
Через несколько шагов он пояснил:
— Выходим через парадные ворота на ристалище. Здесь, по преданию, состязались лучники и поэты.
Цветные восьмиугольные плиты разбегались от ворот в разные стороны в виде лучей.
— Поэты, — повторил Хаузен. — Но, насколько мне известно, ни одной рукописи не дошло до наших дней?..
— Их вывез Кихар...
— И спрятал в пещерах?
— Не исключено. Я возлагаю на них большие надежды.
Неожиданно Сноу выпрямился и показал на небо.
— Смотрите!.. Смотрите!..
Над долиной шел вертолет.
— Обычное дело, — сказал Югов. — Охрана границы.
— И это близко? — спросил Сноу.
— От Южного прохода километров десять на восток...
Серебров окинул Сноу насмешливым взглядом:
— Уж не хотите ли совершить маленькую экскурсию?..
— Что? А почему бы и нет?! Очень интересно! — парировал Сноу.
Дорога полна неожиданностей
Коротовский встретил Каракозова и Лялю на Узунабадском вокзале. Поезд стоял одну минуту. Каракозов выбрасывал вещи, а Коротовский ловил их и ставил на землю.
Ляля выпрыгнула, когда поезд уже тронулся.
— Спортивная закалка, — пошутил Коротовский. — В следующий раз, когда надумаете прыгать, подстелите пуховичок...
Едва он сказал это, как у Ляли подвернулась нога. Она охнула и присела.
— Накаркали...
— Увы, долг гостеприимства, — сказал Коротовский, мужественно навьючивая на себя тюки и чемоданы. — Может быть, и вас прихватить?..
— Спасибо. Доберусь сама...
Пока они шли до машины, оставленной за длинным пакгаузом, Каракозов успел задать массу вопросов — он тщательно продумал их в пути от самого Ташкента, — но Коротовский отмалчивался или отвечал односложно «да», «нет». В тюках и чемоданах, которые он нес, было по меньшей мере килограммов пятьдесят.
— Ну, поехали, — облегченно выдохнул он, сгружая вещи и садясь рядом с шофером. — Вот теперь самое время для лирических излияний... Ночь, луна... Читайте, Ляля, стихи...
— Вы с ума сошли!
Машина заурчала и тронулась с места, подпрыгивая на ухабах...
Они обогнули неимоверно длинный полупустой пакгауз, проехали мимо чайханы, в которой, несмотря на поздний час, все еще суетился Юлдаш-ака, и стали подниматься к Кампырравату, все время держа слева от себя строптивую Кызылдарью — русло ее было отмечено многочисленными сипаями, которые ночью на фоне светлого неба казались составленными в пирамиды ружьями...
Иногда река удалялась, иногда подступала к самой дороге, и тогда грохот ее сотрясал берега, брызги взлетали, как искры фейерверка, и, шипя, исчезали на теплом пористом известняке.
Лучи автомобильных фар деловито обшаривали дорогу, а если дорога становилась ухабистой, прыгали по откосам как солнечные зайчики. Тогда ничего нельзя было рассмотреть впереди — долина, по которой они ехали, становилась неузнаваемой и дикой, небольшие холмы, поросшие колючкой, вырастали в черных великанов, а река казалась притаившимся лохматым зверем.
Каракозова не смущали ни тряска, ни рокот мотора, ни скрип разболтавшегося кузова, ни рев рассерженной Кызылдарьи.
— Канак, — говорил он прямо в ухо сидящему впереди него Коротовскому. — Канак — начало и конец всех загадок Караташа.