Легкий толчок в спину.
— А-а!
Пропасть ринулась ему навстречу.
— А-а! — повторили горы.
Джеферсон уходил с перевала, ведя коня под уздцы.
...В кабинете Ларионова гудел вентилятор.
Рука с тонкими нервными пальцами быстро рисовала на бумаге квадраты и ромбики.
Капитан молчал. Лейтенант нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Гудел вентилятор.
— Это непростительно, — сказал рассерженно Ларионов. — Вы могли раньше встретить Тодда.
Лейтенант развел руками:
— Столбняк. С ним ничего нельзя было поделать... Я же не знал этого. Последняя стадия.
Капитан бросил на стол карандаш.
— Понимаете, это было единственное звено, которое могло связать нас с тем, главным...
Лейтенант молчал.
— Что вы предлагаете?
Вопрос капитана застал его врасплох. Он ничего не предлагал — никак не выходит из головы мертвый Тодд.
— Плохо.
Похрустывая сапогами, Ларионов прошелся по кабинету.
— У Тодда был связной.
— Так точно.
Серые глаза капитана теплеют.
— Думайте, лейтенант.
За окном разливается жар. Тридцать градусов. Духота.
На столе монотонно гудит вентилятор.
Штурм Канака
Группа альпинистов, приданная археологам, начала штурм Канака на рассвете.
Еще накануне вся экспедиция в полном составе была переброшена на лошадях и вертолетами в Безымянное ущелье. Лагерь разбили под пещерой. Несколько крепких брезентовых палаток.
Ночь была полна смутной тревоги.
Хаузен отыскал Югова у реки. Сидя на камне, профессор раскуривал трубку. Хаузен молча зажег сигарету.
Острый клин неба, вырезанный ущельем, был усыпан знакомыми созвездиями. Когда взошла луна, резкие тени переместились к востоку — темный зев загадочной пещеры смотрел прямо на лагерь.
— Волнуетесь? — сказал Хаузен.
— Да, — пыхнула трубка, осветив сосредоточенное лицо профессора.
— Я тоже, — подмигнул огонек сигареты, прочертив в воздухе полукруг.
Потом оба огонька мирно затлели рядом. Два силуэта, поскрипывая галькой, обошли лагерь.
Луна поднималась все выше. Кто-то вышел из крайней палатки, покашлял, сплюнул в темноте. Сноу. Кажется, он не заметил их. Югов облегченно вздохнул. Последнее время Сноу все больше раздражал профессора. В Москве и первые дни в экспедиции Югов как-то редко сталкивался с ним. Нахальный малый с дурными манерами. Конечно, у Хаузена может быть свой вкус. Но Югов заметил, что и Хаузен относится к Сноу с какой-то настороженностью. Между ними было очень мало общего. И если этих двух людей связывала только наука, то Хаузен мог подыскать себе другого преемника — Югов не видел в Сноу тех качеств, которые необходимы будущему ученому.
У старика был острый глаз, и Хаузен видел это. Он понимал, что время приближает развязку, что дальше так жить нельзя, потому что жить так — значит совершать предательство. А грозные ночи под Гвадалахарой?.. А печи Освенцима?.. А страшные лаборатории Лос-Аламоса?..
Нет, он больше не может молчать. Он говорил, как на исповеди. Он курил сигарету за сигаретой, и рядом пыхтела толстая трубка Югова.
— Это было как бред... Ратте сказал, что моя семья будет расстреляна, если я выдам Сноу. Если Сноу не вернется, моя семья все равно будет расстреляна...
— Варвары! — Югов до боли сжал челюсти.
— Вы вспоминаете наш разговор?
— Тогда, на балахане?..
— Да.
— Теперь я вас понимаю.
— Вы слишком доверчивы, коллега... Вы их плохо знаете. А они могут все... В случае провала вас уничтожат так же, как и меня.
— В случае провала...
— Караташ почище атомной бомбы, — сказал Хаузен. — Энергия колоссальной силы — разве это не лакомый кусочек для тех, кто, подобно Ратте, мечтает снова о Великой Германии с кострами из книг и концентрационными лагерями?!.
Хаузен волновался, говорил быстро — горячим полушепотом.
Они все дальше уходили от лагеря. Где-то рядом шумела река. Загадочный Канак смотрел на них своим большим черным глазом.
Югов выбил потухшую трубку сильными ударами о ладонь.
Хаузен сказал:
— Как легко стало на сердце.
— Верю вам.
Их руки соединились в крепком рукопожатии.
Два темных силуэта стояли посреди ущелья. Полная луна. Дикий, неземной пейзаж. Резкие тени. Клин светлеющего неба.
Когда рассвело, четверо смельчаков были уже на середине горы. Там петляла забытая всеми тропинка, а дальше начинался обрыв.
Все в лагере с волнением следили за четырьмя черными точками.