Буркгардт довольно быстро сумел приспособиться к жизни бедуинов, разве только грабить с ними не ходил. Он уже твердо знал, с кем и о чем разговаривать, и соблюдал все обряды и ритуалы, связанные с повседневной жизнью. Он навсегда запомнил, что на приветствие "Да будет светлым твой день!" нужно ответить: "Да будет твой день, как молоко!"
Больше всего ему нравилось ездить с бедуинами на охоту. В горах Сипая — чистейший воздух, он похож на альпийский. Правда, склоны Альп покрыты зеленью, а здесь голые скалы, песок да камин. Стрелком он себя хорошим не считал, по от охоты неизменно получал огромное удовольствие, был уверен, что она сохраняет ему здоровье. На Синае много горных козлов, по настигнуть их чрезвычайно трудно: они удивительно проворны и чуют человека издалека. Га горе Умм-Шоман Буркгардт подстрелил огромного козла с рогами в два фута и чрезвычайно этим гордился. Козлятиной питались два дня: выкапывали в песке ямы, клали туда мясо, засыпали золой и накрывали раскаленными камнями. Зажаренное таким способом мясо имело божественный вкус.
Блуждая по Синаю, Буркгардт не мог миновать монастырь святой Екатерины. Поднялся на стену по канату и провел в монастыре несколько дней. Он подружился со всеми монахами, обследовал их богатейшую библиотеку и получил в подарок две ценные книги. К своему великому удивлению, он застал в монастыре женщину, ибо теперь монахи разрешали прекрасному полу посещать обитель. Жил он в гостевой келье, видел много записей, оставленных здесь прежними гостями монастыря, и среди них — послание Ульриха Зеетцена.
Буркгардт вернулся в Капр в середине июня 1816 года, оставив на Синае много друзей. Теперь ему надо было перенести на бумагу все, чему он был свидетелем, дабы сделать это достоянием европейских ученых — историков, этнографов и лингвистов. Он подробно описал многие бедуинские племена, их жилье, занятия, привычки, одежду, оружие. Отныне путешественнику-европейцу не надо было бояться неизвестных людей, которых звали бедуинами.
После приволья пустыни Буркгардту показалось в Каире тесно и тоскливо. Веселый и жизнелюбивый, он незаметно для себя с каждым этапом путешествия становится все более серьезным и даже мрачным. Он справился с болезнью, ему по-прежнему все давалось легко, но что-то его мучило, давило на него — неясно, неосознанно, тупо корежа былую беспечность. В Мекке, посреди пестрого, разноголосого люда, и рядом с бедуинами он, несмотря на тоску по родине, по семье, словно обретал свое второе, быть может, истинное "я". Порою он плохо представлял себе, как же теперь он, шейх Ибрагим, снова превратится в господина Буркгардта, как сменит удобный широкий кумбаз на тесный сюртук, как сможет дышать пропыленным, затхлым воздухом европейских городов. Он вкусил истинной свободы, заболел ею, а пребывание даже в Каире было отягощено бесконечными заботами, суетными обязанностями, светскими условностями.
Буркгардт поселился в том же домике на берегу Нила. Нанял служанку, она стирала и варила ему.
Эпидемия прошла, и жизнь в городе снова забила ключом. Но ему не хотелось никуда идти, ни с кем видеться. Поездка на юг, в глубь Африки, задерживалась из-за отсутствия попутного каравана. Ему оставалось заниматься кабинетной работой.
Прежде всего он решил закончить антологию арабских пословиц. За это время ему в руки попал сборник пословиц, записанных неким шейхом Шерифом ад-Дином ибн Асадом, жившим в Каире в первой половине XVIII века. Буркгардт взял некоторые из его пословиц за основу, затем пополнил теми выражениями, которые подслушал сам в разговорах на базарах, в бедуинских шатрах, и перевел все это на английский язык. Многие пословицы потребовали пространных комментариев, и таким образом возникла большая книга, рассказывающая о характере, нравах, приметах быта, здравом смысле арабских народов. Всего в книгу вошло 999 пословиц. Почему такая цифра? Да потому, что круглое число у арабов считается несчастливым. Когда несколько лет спустя эту антологию опубликуют в Европе, издатели оставят 782 пословицы.
Не прекращал Буркгардт и работу над дневниками. "Если я сам почему-либо не вернусь в Европу, пусть после меня останутся хотя бы мои записи", — думал он. Он полюбил уединение и стал все чаще предаваться размышлениям о судьбах человечества. Полковник Миссет регулярно присылал ему из Александрии английские газеты и журналы. В Европе опять нет мира. Французы угрожают его родине. Только что он прочитал в газетах о том, как шесть тысяч человек под командованием генерала Бахмана защищали швейцарские границы от французов, и ему казалось, что он сражается с ними рядом, плечом к плечу. Приняв ислам, разговаривая по-арабски и написав несколько книг по-английски, Буркгардт все время продолжал ощущать свою принадлежность родной швейцарской земле. Эти нескончаемые войны так надоели. В Аравии тоже неспокойно. Ваххабиты, заключив с пашою мир, как будто отказались от дальнейших притязаний на турецкие владения. Однако до настоящего мира еще далеко. Да и сам Мухаммед Алп не хочет жить спокойно. Он теперь собирается идти походом на Сирию. Его уже и так прозвали "арабским Бонапартом". Быть может, не случайно и родились они оба в один год. Вот и теперь он ведь неспроста занялся своей регулярной армией, начал вводить в ней строжайшую дисциплину и европейские методы военного обучения. Только получается сие не сразу. Албанские части в знак протеста подняли восстание, напали на каирские магазины, на мирных жителей. Если на этот раз обошлось без особых жертв, то лишь потому, что почти в каждом доме у мужчин есть оружие. Буркгардт тоже выступил на стороне населения и три ночи провел на посту, охраняя свой квартал. Ему даже удалось предотвратить несколько стычек. Албанцев Мухаммед Али не пощадил, хотя и сам родом из Албании: началась привычно жестокая расправа с восставшими, и сотни человек были казнены.