В течение целого месяца они втроем устраивали морские прогулки, которые оказывали целительное воздействие на здоровье Буркгардта, вели нескончаемые беседы о своих делах, о жизни. Швейцарец произвел на Салта странное впечатление: он так преуспел в жизни, так одержим идеей дальнейших исследований, так удивительно образован, но почему же он бежит от мира, от общества? Все попытки Миссета и Салта развлечь "одичавшего" швейцарца светской жизнью Александрии терпели крах.
Как-то раз, когда им все-таки удалось немного растормошить Буркгардта, Салт сказал:
— Вот видите, вы и развеселились! Жизнь не так мрачна, дорогой господин Буркгардт, как она казалась вам во время чумы.
— Я не развеселился, — тихо ответил тот. — Просто я всегда стараюсь подчинять свое настроение настроению других.
— Тогда надо чаще бывать в кругу друзей, — добродушно заметил полковник.
— Едва ли, — сказал Буркгардт задумчиво. — Я провел много времени в одиночестве, и опыт показал мне, что, чем уже круг наших знакомств, тем острее мы наслаждаемся жизнью.
— Но в Европе вам придется снова… — начал было Салт.
— К сожалению, — перебил его Буркгардт. — Я мечтаю лишь о том, чтобы по возвращении домой не встречаться с людьми, общество которых нахожу ненужным и неинтересным.
— В Кембридже я слышал о вас как о человеке веселом и общительном, — сказал консул. — Неужели жизнь так изменила вас? Эти странности…
— Нет, не странности, дорогой консул. В Аравии я вынужден был встречаться со всякими людьми и себя выдавать за кого угодно. Должен же я наконец иметь право быть тем, кто я есть на самом деле, и видеть только тех, кто мне нравится.
— Вас сочтут чудаком, — сказал полковник.
— Если я вернусь домой живым, то, что бы я ни делал, на меня все равно будут смотреть не так, как на других. Лучше уж прослыть чудаком, нежели пожертвовать истинными радостями во имя того, чтобы завоевать репутацию светского человека.
— Вы еще очень молоды, милый друг Буркгардт, — сказал полковник.
— Когда я вижу свое отражение в зеркале, я кажусь себе стариком, — был ответ.
Перед отъездом из Александрии Буркгардт отобрал из библиотеки Миссета ящик книг, чтобы в Каире совсем не выходить из дома. Однако Салту удалось на некоторое время расшевелить замкнувшегося в себе швейцарца. Консул включился в начатую Буркгардтом операцию по отправке головы "Мемнона" в Англию. После того как грандиозное изваяние весом более трехсот центнеров было отрыто из песка, сто десять египетских крестьян в течение месяца тащили его до берега Нила. В какой-то момент около "Мемнона" появились французские археологи, доказывавшие на него свои права. Но Буркгардт заручился поддержкой Мухаммеда Али, не желавшего вызывать недовольство англичан, и в октябре 1816 года на специальном судне колосс был доставлен в Каир. Еще два месяца — и "Мемнон" уже в Александрии. Джованни Бельцони, прибывший в Египет на раскопки, активно помогает Буркгардту. Английский адмирал, командующий эскадрой, базирующейся на Мальте, специально присылает в Александрию военный корабль, чтобы доставить "Мемнона" в Лондон.
Буркгардт счастлив своим подарком английскому правительству, теперь он считает, что хоть в чем-то оправдал доверие и надежды своих британских друзей и коллег. он готов за все расплачиваться один, но Салт половину издержек принимает на себя.
В древнеегипетской экспозиции Британского музея гранитный колосс занял центральное место. Но не ищите, дорогой читатель, на табличке под ним надпись "Мемнон". После тщательных исследований ученые пришли к выводу, что это — голова Рамсеса II, увековечившего себя по всему берегу Нила. А вот фамилию Иоганна Буркгардта вы на этой табличке обязательно прочтете.
Археологические раскопки в Египте тогда едва только начинались. Буркгардт был свидетелем того, как генуэзец Кавилья открыл первые входы в пирамиды и продвинулся вглубь на четыреста футов.
Среди множества приобретенных рукописей Буркгардт находит "Историю пирамид" на арабском языке, неизвестную в Евроне, и передает в консульство. Генри Салт принимает все меры для продолжения работ, которые спустя некоторое время безмерно обогатят мировую культуру.
В своем каирском затворничестве Буркгардт больше всего боится… славы. Иногда за нее приходится слишком дорого расплачиваться — покоем, репутацией, гордостью. Не нужны ему и деньги — пусть англичане не думают, что это их фунты стерлингов заставили его отправиться в столь мучительное путешествие. Он не потратил ни одного лишнего пенни и отплатил им сторицей.