— Мы с Ояром условились встретиться на следующий день, значит в понедельник, но Ояр на свидание не пришел. Только через три дня, увидев его, я поняла, что он, бедненький, стыдился мне показаться, потому что у него подбородок и щеки были так некрасиво залеплены пластырем... Потом Ояр говорил, что в тот вечер, после того как мы расстались и он пошел домой, его сбила машина. Ояр не заметил, как она приближается, потому что навстречу ехала другая машина и ослепила его своими фарами, и шума он тоже не услышал из-за встречной машины. Та машина, которая ехала сзади, задела его, и Ояр упал лицом на дорогу.
— И та машина не остановилась?
— Нет, остановилась! Шофер очень перепугался. Ояр его как следует отчитал, потом они вместе закурили и разошлись.
— Ванадзинь в городе выпил?
— Да, он угощал меня ликером и сам выпил несколько рюмочек, но от этого же нельзя опьянеть, и, вообще, с тех пор сколько часов прошло...
— Его что-нибудь угнетало в тот день? У него были какие-нибудь неприятности по работе?
— О нет! Я бы заметила. И вообще, Ояр был слишком жизнерадостным человеком, чтобы на его настроение могли повлиять какие-то там мелкие заботы или неприятности. Уж я-то его знала!
— А может быть, неприятности все-таки были? Мня известно, что Ванадзинь любил одну девушку, Ливию Земит. Потом между ними что-то произошло, и девушка уехала.
— Ну уж вы скажете! — Глаза у Теодоры сверкнули, она презрительно усмехнулась. — Это просто смешно! Чтобы Ояр из-за этой особы вешал нос или кидался под машину!
— Так... А вы лично поверили рассказу Ванадзиня о происшествии с машиной?
— Знаете, это тоже смешной вопрос! Ояр мне никогда не врал. Хотя...
Теодора вдруг смолкла и пожала своими круглыми плечами. Я все время пристально смотрел ей в лицо и подметил, что в моменты смущения зеленоватые глаза чуточку косили. Между прочим, это не вредило ее красоте, даже придавало взгляду интересное, особенное выражение. Меня ни на минуту не покидало ощущение, что она не откровенна со мной, хотя ее утверждения сами по себе вроде бы и не вызывали сомнений.
— Хорошо, раз вы спросили, я скажу вам... — заговорила опять Теодора. — В тот раз, когда Ояр рассказал мне эту историю с машиной, я, конечно, поверила, не придала значения и вскоре забыла о ней. А сейчас... Сейчас мне почему-то пришло в голову: а что, если Ояр просто не хотел меня тогда огорчать? Может, с ним действительно случилось что-то серьезное, а он, чтоб не напугать меня, умолчал? Он всегда был таким чутким, деликатным!
— Он обращался к врачу?
— Из-за этих царапин? Не знаю. По-моему, нет.
Без всякого вступления я заговорил о последних событиях.
— Вы вчера ждали Ванадзиня у перевоза.
— Да, ждала, — подтвердила она, не смущаясь. — Может, объяснить зачем?
— Сделайте одолжение, — сказал я отрывисто, рассердившись на то, что своим вопросом она опередила меня.
— Мы собирались в город на выездной концерт филармонии. У меня было два билета.
— У вас?
— Да, у меня. А что? У меня же больше свободного времени, чем у Ояра, я достала эти билеты еще неделю назад. Когда Ояр вчера... больше не пришел... — Теодора всхлипнула, прижала платок к глазам и продолжала не сразу: — И когда ушел автобус... Я порвала билеты и бросила их на землю.
— Почему? Со злости?
— Н-нет... Конечно, я еще ничего не знала... об этой трагедии... Просто я немножко огорчилась... Извините меня... Я и так сдерживаюсь изо всех сил...
Помолчав и упрекая себя за то, что я ничуть не сочувствую горю Теодоры, я спросил как можно деликатнее:
— Еще только один вопрос. Вы уж простите меня. Вы заметили, в котором часу прошел автобус?
— Да, заметила. Я то и дело поглядывала на часы, пока ждала... К перевозу шла той же дорогой, у которой его... потом нашли... У перевоза я была в пять минут четвертого, а автобус ушел двадцать две минуты четвертого... И тогда я вернулась домой. Обратно я шла напрямик по тропинке и через двадцать минут была дома. Я очень спешила, скверная погода была... Выстрела я... я не слышала.
Теперь у нее действительно был такой убитый вид, что продолжать расспросы было неудобно. Я распрощался, решив собрать об этой поселковой красотке исчерпывающую информацию. В голове засели злые, грубые слова Теодоры, которые я услышал, войдя в дом Залюмов. Кому они были адресованы? Уж, конечно, не кому-нибудь из домашних. Без сомнения, это был человек, от которого ей незачем скрывать свою злость и свои слезы. В разговоре со мной Теодора всячески подчеркивала свою близость с Ванадзинем. А я почему-то ничуть не сочувствовал девушке, только что потерявшей любимого человека.