Послышался треск мотоцикла. Это приехал поселковый инспектор милиции младший лейтенант Дамбит, молодой человек со спортивной осанкой и румяными, по-женски округлыми щеками. Он был в соседнем колхозе и только что узнал о случившемся.
7
Темнело, когда опергруппа собралась в рабочей комнате Дамбита. Юрьян совсем приуныл — данные об обстоятельствах смерти Ванадзиня оказались явно недостаточными.
— Следователю, которому достанется это дело, придется попотеть, а? — сердито буркнул он, потягивая крепкий чай, которым угощал нас хозяин,
Я пожал плечами. Лиелпетер тоже все поминал затоптанное толпой место происшествия. Презрительно косясь на меня, будто именно я виноват в этих непорядках, он ворчал:
— Читают всякие лекции, а не могут проинформировать население, как надо действовать, когда гибель человека наводит на мысль об убийстве. Каких только сложностей и ошибок мы избежали бы, если бы люди вели себя поумнее!
Как только мы вернулись в Калниене, я сейчас же отправился домой. В дверях нашел записку:
«Я на тебя не сержусь. Айя».
Я торопливо схватил трубку.
— Алло! — раздался знакомый голос. — Да, да, я жду как верная Пенелопа, когда ты обо мне вспомнишь.
— Айя, милая, я никак не мог, ну пойми, никак. Исключительно важное задание! Сам прокурор...
Айя перебила:
— Я только хотела бы знать, это что же, всегда так будет, что тебя в любую минуту могут утащить неизвестно куда и неизвестно на сколько времени?
— Айя, ты должна понять, моя работа... Пока у нас еще случаются различные нарушения...
— Понятно! Пока это так, личной жизни у тебя не будет.
— Но, Айя...
— Ну ладно, ладно! Можешь не оправдываться. Ты очень устал?
— Да, но это не значит...
— А! Набегался, как гончий пес, да?
— Если тебе угодно так выражаться...
— Угодно. А что ты делаешь завтра?
— Завтра? Завтра мне, к сожалению, придется...
— Послезавтра?
— Не знаю, но...
— Понятно! Спокойной ночи! Отдыхай, набирайся сил для охраны общественного спокойствия!
— Не язви, пожалуйста! Я тебе расскажу, но только...
— Ничего ты мне не расскажешь! Будто я не знаю, что рассказывать о своих служебных делах ты и не можешь, и не хочешь...
Раздались гудки. Айя положила трубку. Как это невыдержанно, как оскорбительно с ее стороны! Я же ее понимаю, а у нее даже нет желания меня понять. Будто мне не хочется ее видеть! Да-а... Если такие разговоры будут повторяться... А это весьма вероятно... В сущности, как это назвать? Каприз, эгоизм?
Что теперь делать? Позвонить ей опять? Ну нет! Я тоже не мальчик. Бросать трубку! Нет, нет! Я действительно должен отдохнуть, чтобы завтра, быть может, приступить к следствию, а не анализировать на ночь глядя женские капризы.
Вскоре я лежал в постели и на собственной шкуре испытывал почти невероятную истину: бывает такая усталость — больше всего на свете тебе хочется спать, а уснуть невозможно. Беспрерывной чередой в памяти проходили виденные за день картины и лица, повторялись обрывки разговоров. Промаявшись так часа два, я опять зажег свет, попытался читать, но не мог. Мысль возвращалась все в ту же точку: кто виновен в смерти Ояра Ванадзиня? Убийство ли это? Или несчастный случай? Где сейчас его «лучшая на свете»? Знает ли она, что случилось?
И самое главное: не поручат ли мне расследовать обстоятельства смерти Ванадзиня? Это было бы... это было бы настоящее испытание, которого я жаждал все лето. Тогда я, конечно, на долгое время окажусь очень занят. Гм... Как к этому отнесется Айя?
Я случайно взглянул на картину, и вдруг мне показалось, что старый моряк, не выпуская из угла рта трубки, ехидно ухмыляется: «Нервы? Это что же, по работе или из-за девушки? А ну выкладывай напрямик!»
«И то и другое».
«Не завидую. Значит, ты ошибся профессией. На такой работе слабые нервы?! Стыдно даже за тебя. Да, именно так: стыдно».
«Ведь это было бы моим первым серьезным заданием...»
«Все едино. Хочешь быть следователем — ставь на первое место холодный разум».
«Так-то так. Но Ояр Ванадзинь... Кто виновен в его смерти?»
«Хочешь гадать, возьми кофейную гущу. На твоем месте я бы не гадал, а лег отдохнуть. Спокойствие, цыпленок! Именно так: спокойствие и побольше самодисциплины!»
Мой бредовый диалог со старым моряком был прерван телефонным звонком, таким неожиданным и резким, что я даже подскочил на постели. Схватил трубку. Звонил Друва, вызывал меня немедленно явиться к нему. Я понял, что уже утро.