Опять эта искренность!..
В кабинет, в котором расположился для работы Никулин, вошел низенького роста человек. Стриженая седеющая голова с небольшой лысиной, косоватые глаза, часто бегающие в разные стороны, редкие зубы. Черная поношенная рубашка со стоячим воротником и металлическими пуговицами. В руках далеко не новая фуражка.
— Охранник Зубенко, — представился он, немного картавя и говоря в нос. — Прибыл по вашему приказанию.
Никулин, слегка приподняв голову, пристально всматривался в него. Зубенко стоял, не шевелясь, у двери кабинета и безразлично смотрел на Никулина.
«Меня изучает, — подумал Никулин. — Одет бедновато».
— Прошу садиться, — обратился он к вошедшему, показывая па стул.
Зубенко медленно подошел к столу и также медленно сел.
— Скажите, гражданин Зубенко, вы дежурили в тот день, когда был похищен шелк?
— Кажется, я.
— А почему кажется? — перебил его Никулин.
— Потому, что я не знаю точно, когда он был похищен.
— Но сейчас установлено, кража была в период с 15 по 20 июня.
— Если верить установленному, то в это время дежурил действительно я.
— Но раз вы дежурили, то вы можете и сказать, кто вывозил уворованный груз?
— Что вы, товарищ лейтенант? Да откуда я могу знать, когда за день сотни машин заходят и выходят?
— Но в эти дни шелк и шерсть никто не получал.
— Шелк не вывозили, так другое вывозили, — спокойно отвечал Зубенко.
— Хорошо, — после продолжительной паузы произнес Никулин. — А куда вы могли положить пропуск на вывоз уворованного груза?
— Туда, куда и все, вначале опустил в ящичек, а потом в контору после смены сдал.
— Но в конторе его нет.
— А я причем? Там есть начальник, он пусть и скажет, куда он его дел. Я сдал в контору.
Зубенко еще несколько раз упомянул о начальнике, пожаловался Никулину на то, что он отказал ему в получении каких-то денег. Разговор сводился к совершенно иной теме, ничего не выяснял из загадочного случая кражи и не прибавлял нового к мнению Никулина о Крамове. Сам же Зубенко производил впечатление человека вздорного, готового все свалить на начальство.
— Поймите же, — убеждал его Никулин, — что вы можете помочь нам найти преступников. Вспомните, кто вывозил шелк и шерсть. Должна быть полная машина.
— Убейте меня, не помню, — стоял на своем Зубенко.
— Тогда вы тоже являетесь соучастником кражи.
Зубенко вскочил со стула.
— Прошу не оскорблять меня, товарищ лейтенант. У вас нет никакого основания обвинять меня в воровстве, — обиженно произнес он.
— Садитесь. У меня есть основания обвинять вас, если не в воровстве, то в расхлябанности.
— В этом вы можете обвинять меня.
— Значит вы признаете, что выпустили груз без пропуска?
— В этом признаю свою вину. Мог прошляпить в спешке. Но опять же Крамов завел не те порядки…
Разное думал Никулин, разговаривая с Зубенко. То ему казалось, что охранник сам принимал участие в хищении и поэтому все скрывает, боясь ответственности, то думал, что охранник к краже не причастен и, если сделал оплошность, то только в том, что выпустил машину без пропуска и сдал пропуска в контору без расписки. Но ведь раньше все доверяли друг другу и часто сразу за несколько дней расписывались.
— Но куда же делся пропуск?
— А вы хорошенько с конторскими людьми поговорите, — заметил Зубенко.
Снова указывает на Крамова! Удивительное упрямство. Удивительно все, что было пока: человек, который первым сообщил о пропаже, больше всех сокрушался, заболел, наконец, от огорчения, пока вызывал наибольшие подозрения. А, может быть, Зубенко умышленно указывает на него?
Лейтенант Никулин вновь пересмотрел аккуратно подшитые пропуска за июнь. «Пропуска на шелк нет. Что если его и не было и Зубенко обманывает меня?» — подумал Никулин и вызвал секретаря-счетовода Валю Игнатову.
— Прошу вас проверить, кому был выписан пропуск номер 146.
Через несколько минут она прибежала и, давясь слезами, проговорила: