– Снова улыбаетесь?
– Да, не знаю так ли оно в реальности, но во сне наблюдать, как тебя разбирают по частям, весьма забавно. Можете себе представить, даже левый глаз выколупали и, как бы абсурдно это не звучало, выкололи глаз прямо на глазах.
– Ну и что же было дальше?
– Они улетели.
– Вы остались живы?
– Да, наблюдала за тем, как отдаляются мои палачи, на тот момент одна стена рухнула, всюду валялись кирпичи, осколки стёкол. Зато открывался неплохой вид на багровый горизонт, чёрную бесконечную пустыню и уходящие вихри роя. Сама вся в клочья: кожа свисает рулонами, руки объедены до костей, ног и того не осталось, пара кусков мяса, по-другому уже не назвать. Я ползла, а внутренние органы выпадали по пути. Это было некрасиво.
– И что вы делали тогда?
– Начала есть. Из птиц тех, кто остался, настигнуть их оказалось весьма просто, безвольные твари, а некогда живые и весёлые люди. Ещё подбирала остатки своего тела. О, я упивалась собственными потрохами, как изысканным деликатесом.
– Какой ужасный сон.
– Да нет же, самый обычный.
Гретель с криком вскочила на локти, остальное тело судорожно ползает по кровати. Она размахивает руками, крутит головой во все стороны. Вокруг бегают тени, мелькает тусклый свет. Безумный ритм сердца не спешит замедляться, требует найти источник угроз. Слишком много тревог в выражении на лице, волнений во взгляде. Лишь через время девчонка всё-таки смогла успокоиться.
– Кошмар. Снова. С тех пор как мы вернулись в старый дом, они снятся мне каждый день, – тихим от усталости голосом прошептала Гретель, потёрла бледный лоб.
Девочка четырнадцати лет с красивыми зелёными глазами, как у её матери, с маленьким аккуратным носом, как у её отца, и пухлыми губами, как у кого – то ещё. Худощавая. Кожа бело-молочного цвета, лишь местами, в частности на лбу и щеках, покрыта обилием подростковых прыщей. На фоне присущего её телу белого и бледного ярко выделяются тёмно-каштановые волосы, они же сейчас уложены в сложную прическу, представляющую собой большое количество переплетений волос и одну аккуратную косу. Красивая работа, на неё явно было потрачено немало времени.
Гретель смотрит на окно, плотно занавешенное клеёнкой. Почти каждое утро начинается с изучения этого незамысловатого материала, нарисованных на нём цветов, квадратных клеток. Это, в общем-то, некрасиво, нецивилизованно, тюль определённо была бы лучше.
«Какая жизнь такие и шторы», – зазвучал, как эхо, взывающее из далёких глубин, голос деда в голове.
Через занавес пробивается мало света, и в комнате настоящий мрак, но в то же время появившиеся тени выдают наступившее утро. Порой после кошмаров Гретель подолгу отходит, сидит на кровати, качается взад-вперёд по полчаса, а то и больше. Но в это утро у неё что-то неприятно бурлит в животе, и разыгрался нешуточный аппетит, всё призывает к незамедлительным действиям.
– Тсссссс… Ааааа… – простонала Гретель, приложив руку к туго затянутым в косы волосам. – И как я со всем этим спала?
В этот момент на глаза попались пальцы. Вроде бы, её, но что-то такими она их не помнит. Под ногтями запёкшаяся кровь, а в одном месте, где обычно образовывается заусенец, достаточно глубокая ранка. И если это было всё… В дополнение на правой ладони следы от зубов – весьма чёткие и глубокие отпечатки, по крайней мере, челюсть, вероятно, была человеческая. Ну, не собачья точно. А покрутив руки, обнаружились и финальные штрихи – длинные красные полосы с проступившей кровью, это уже, по-видимому, оставлено чьими-то впившимися пальцами. Не очень крупными, но определённо хваткими. Гретель не может вспомнить откуда у неё эти ссадины, как после борьбы. Девочка – она, конечно, бойкая, но вчера ни с кем не дралась, вчера.
Странно видеть на себе раны, но куда более странно видеть на себе чужую кровь. Поспешила спрятать от собственного взора неугодные руки.
И всё ещё на кровати Гретель оглядела подушки. Дальше обычно следовала укоренившаяся фраза "С добрым утром, дорогой", также в эти моменты руки всегда тянулись к встрече с этим самым "дорогим" компаньоном. Вот только в сей день из её губ прозвучали несколько другие слова. Да и глаза лишены прежней нежности, как и лицо ласковой улыбки.