Ему тяжело, но и девочки нелегко, она даже не может выбирать манеру собственного перемещения, будет спешить – потянут назад, будет слишком медленно переставлять ноги – потащат вперёд. Давит напряжение, созданное безмолвием речи, устала слышать шум от их спешной походки. Ну и, конечно, ещё немного мучают боли в теле, всё никак не уймутся колени, горят ладони.
И ведь ещё ноет плечо, об этом, правда, даже не хочется думать, ибо под нелёгкой ношей ноет плечо. В отличие от остальных физических истязаний это несколько иное. Только представить, её сумка, та что сперва вобрала в себя несколько чужих книг, а затем рухнулась на пол перед мрачными взорами, она вновь свисает с плеча. Чужак сам перекинул ремешок через голову девчонки, сам положил в сумку книги, сам завязал на узелок, порвавшийся ремешок. И, сложно представить, к той чёрной литературе, что уже была украдена, добавил ещё несколько своих. Его волю не досягаема, вот только он забыл собрать с пола личные вещи юной Андерсум, зеркальце, помада, платки, все прочие мелочи так и валяются перед железной дверью среди вечной тьмы, где из века в век одна крохотная надежда на бледный свет мигнувшей лампы.
И вот друг за другом переступают через порог подвала. Из всех выползающих из подземелья, только девочка лишена возможности коснуться ногами границы первого надземного этажа. Её приподнимают и переносят над порогом как калеку или парализованную. Парализованную калеку… Конечно, можно ещё примерить роль балерины, которую при выполнении очередного акта партнёры тянут за руки вверх. Они же заносят в серо-белую комнату и несут дальше. Не позволят больше ступать. Усеянный штукатуркой и краской пол для них слишком грязен. Им смола была куда лучше, прекраснее и чище. Не зря же рвали десятками банки, выливали содержимое на стены.
Пока же… После часов во мраке, кажется, здесь прибавилось света, глазам очень непривычен интенсивный белый свет. Проникающие в окна и трещины стен лучи как некоторая галлюцинация, помутнение. Пусть даже чужаки рядом, их чёрные души уже не способны препятствовать неожиданно возникшему покою. Теряют свои чары. С маленькими фонариками хорошо справляются непроницаемые плащи, для солнца нужна накидка покрупнее и поплотнее. Девочке ничего не остаётся, как размякнуть в руках людей в масках, ей становится легко, непринуждённо.
Так странно, словно опьянение. Очередные колдовские заклинания? И пусть будет так, это слишком хорошо, чтобы сопротивляться. Видимо, основная часть страхов проклята вечно оставаться в стенах подвала, и им безжалостным и вечно голодным на людские слабости остаётся только ждать очередных посетителей. Конечно, неправильные, неподходящие до сего момента чувства. Определённо стоило бы бояться. Бояться. Пугаться. Ещё раз бояться. Бояться. И снова пугаться. Они, создатели мира, сказали, что жизнь – это вечные страхи и боль.
Ведут, точнее тащат к выходу, дверь уже распахнута. Там ещё больше света. Он излучается от всего вокруг? Впереди стены белого стволы деревьев, кусты, высокая трава. Не может быть в мире ничего более приятного, чем эта картина. А звуки? Это что-то не из этого мира, шелест листьев, шум ветра. Кто прячется за кулисой? Кто дёргает за ветки?
Девочку выносят к свежести леса и ставят на землю. Их ладони разжимаются, высвобождая успевшие затечь руки. Они тут же безвольно опускаются. Дальше…
Прохладно. Ветер тревожит волосы, принесённые им, летящие навстречу упавшие листья касаются рук. Дальше?
Девочка обернётся, возьмёт своего брата за руку, и тогда вдвоём они медленно пойдут по поросшей дорожке, уводящей к домам непричастных к тайнам людей.
– Помню их руки на своих плечах… как они вцепились, тянули за собой. Помню, как они смотрели нам вслед… Живые куклы…
В общем, больше мы туда не лазили. Там глубоко под землёй остались некоторые мои личные вещи, но пусть лучше сгниют, я за ними не вернусь. Хорошо, если их никто не поднимет, уж тем более надеюсь не будут крутить в руках, не будут ими пользоваться и, главное, не будут обнюхивать.
Глава 4.
Дом Андерсум, небольшая старая комната в левом крыле. Всё то же раннее утро, свет заходит в окна, озаряет помещения. После длительной паузы в районе кровати с красным покрывалом снова слышится скрежет. Который раз шум суеты берёт начало в углу этой нескладной бетонной коробки из четырёх стен.
Гретель извлекла из-под матраса последний оставшийся там предмет, маленький сундучок, и чуть было сразу же не уронила, для своих небольших размеров он невероятно тяжёлый, как спортивный снаряд или пятикилограммовая гиря. После начала пятиться назад, выбираясь из-под кровати и своего временного заточения. Теперь все её движения стали сопровождаться металлическим лязгом, доносящимся из коробочки в руках. Крик заточённого в глубинах добра.