Входная дверь, подобно спальне Гретель, замурована мебелью. И первая в одном конце коридора, и вторая в другом. Для чего? Стоит, крутится по сторонам, не верит глазам. Хочется найти хотя бы какое-нибудь объяснение, но его просто нет, лишь собранная в кучу мебель, преграждающая путь из дома. Ловушка или спланированная оборона? Вместе с этим диссонанс в голове, так, наверно, люди и теряют связь с реальностью, уходит земля из-под ног, потом сидят в четырёх стенах, бьются головой о всё попавшееся, пока не вобьют туда какое-нибудь осмысление.
Глава 6.
Наконец, девочка замерла и затем вся побитая и голодная медленно поплелась к кухне, уже не ожидает ни завтрак, ни встречи с семьёй. Да, сегодня явно не её день. Теперь ещё злость развеялась, и ничто не приглушает боль. А болит каждая клеточка на границе этой ужасной красной линии, а к ней ещё добавилось ноющее плечо, должно быть, вывихнула. Но не страшно, нечего бояться, пока Гретель не видит на себе порезы или рваные раны, а так мама или папа даст холодный пакет, приложит и…
Но к кому идти? Вернее, куда? Где искать помощь? Её крики звенели на весь дом, но никто не пришёл. Никто не побеспокоился. Никто не попытался помочь. Никто… Разве могли родители слушать крики своей любимой девочки и не шевельнуть пальцем ради её спасения?
Гретель остановилась в дверях кухни, подняла опущенный взгляд, вроде бы, и не мешает, но отвела в сторону попадающую на глаза чёлку. Чувство нереальности происходящего только усиливается. Девочка хочет себя ущипнуть, но на фоне остальной боли просто не почувствует столь незначительный укол. По губам поползла нервная улыбка, руки же непроизвольно заелозили.
– Я сейчас пойду, лягу спать, проснусь, и всего этого не будет. Да? – очередная речь для самой себя не иначе. Но в голове ещё более запутанные и безумные мысли.
На кухне нет ни души, жалюзи на окнах занавешены, лёгонько шумит настенный вентилятор, а из неподалёку стоящего приёмника доносится еле слышимое пение кого-то картавого певца. Такую собственно картину, где главное место занимает безлюдность, девочка вполне представляла. Но вот с одним Гретель всё-таки не угадала, стол-то накрыт, и всё давно готово для приёма пищи. На обеденном столе стоят стаканы, салфетницы, тарелки и куча прочей керамической, а то и стеклянной посуды. Также нарезан хлеб, постелена праздничная скатерть. Сказать бы, что всё хорошо, но ведь вносит свой неизгладимый отпечаток количество столовых приборов. Комплектов приготовлено не меньше чем на двенадцать персон, при том что семья девочки состоит лишь из четырёх. А гостей в их доме не было несколько лет, званых гостей.
– Мы что собираемся закатить пир? – всё не верит своим глазам Гретель, а её нервная улыбка стала перетекать в такой же безумный и безудержный смех. От которого прямо-таки приходится спасаться, закрывая рот рукой.
Но, похоже, пир уже состоялся. Тарелки-то грязные, а ещё хаотично разбросаны по столу, и всё остальное под стать им: мутные от неизвестного напитка стаканы, хлеб весь раскрошен, местами покрыт следами зубов. А какая помойка, посуда и остатки еды не только на обеденном столе, но и под ним. Хотела бы Гретель знать, что мама сказала бы на всё это свинство.
– Что здесь происходило, пока я спала? – воскликнула Гретель наигранной интонацией, как актриса в театре абсурда. Так и есть, приходится бороться с желанием запрокинуть голову и безумно расхохотаться, а ещё… броситься в твист???
Но вот что же тут ели? Поднятая со стола грязная тарелка не дала ответ, в ней остатки какой-то непонятной массы тёмно-бурого цвета. Отвратительная на вид, но ели её здесь явно с большим аппетитом, остатков пищи на посуде совсем немного, основная часть размазана по бортам. Да, и несмотря на то, что вилки и ложки также приготовлены к застолью, они остаются чистыми, видимо, оказались не востребованы.
Снова к вопросу питания. Может быть, что-то осталось в кастрюле, как раз на электрической плите стоит одна. Уж если блюдо дня сохранилось, то только там. Интерес Гретель к еде совсем не случаен, тошнота после сдавливания унялась, а девочка всё-таки с самого утра голодна. И ни одно из случившихся событий не способно побороть урчание в животе, оно наоборот лишь сильнее демонстрирует себя. Благо рядом нет людей и кроме самой девочки это бурление никто не слышит. Есть одна положительная сторона у одиночества, не приходится смущаться и робеть. Но и при всём голоде вряд ли захочется разделить чью-то утреннюю трапезу, когда та выглядит как лошадиный навоз.