– Мне снился и ещё один сон.
– Оставь эту мерзость себе и своим родителям.
[опускается дверная ручка]
– Послушайте же. Комната без выхода. Я и чудовище. Ещё ножницы.
– Где ключ?! Сейчас же открой дверь!
– Чудовище было очень ужасно, страшно. Лысая голова, руки-лягушачьи лапки, нос-лепёшка, а рот – несколько щупалец. Одним словом, словно внебрачный сын осьминога. Правда, несмотря на весь зловещий скверный вид, оно не вредило мне. Сидело напротив, лупило своими чёрными глазками. А выражение на его морде тупое и безжизненное, я бы сказала, жалкое, примитивное.
– Где ключ, маленькая ты дрянь?! Не заставляй меня быть грубым!
– Мне чудовище не нравилось, более я ненавидела его всем сердцем. Не знаю, что уж оно сделало мне, но очень хотелось, чтобы тварь сдохла. Это желание такое тягостное и непреодолимое. С ним сложно бороться.
– Сейчас же открой проклятую дверь!
[Звук удара и последующий скрип]
– Вы, снова не учтивы, сэр.
– Что?! Что?! Что мне нужно у тебя спросить?!
– Спросите, что я сделала, когда чудовище попыталось убежать…
Что это? Неужто играет музыка? Такая нежная и красивая мелодия. А какой притягательный баритонный голос певца. Только услышала и уже готова подвывать в ритм. Гретель открывает глазки и тут же сладко тянется. В ней сегодня удивительно много сил, голова как никогда ясная, а тело бодро и полно энергии. Оттого шустро пробегается пальцами по животу, дрыгает ногами. Полна неожиданной радости и, кажется, впервые за долго счастлива. Само утро как будто принесено из краёв жаркого солнца, ибо даже здесь под кроватью так светло и отчасти ярко, вокруг всё блестит, сияет, переливается. Неужели вчерашняя пыль и паутина померещились, исчезла плесень, да и отходов крыс более не наблюдается. Наверно, была слишком измотана, уставшие глаза заполнились соринками.
Долой мысли о вечере упадка, главное, что сегодня вся кипит. И вот ещё удивительно, краска исчезла с ног, Гретель приподняла одну, гладит и щипает нежную кожу. Неожиданный сюрприз, никак какие-то маленькие гномики всю эту ночь чистили её от грязи. Какое же всё-таки чудесное утро сегодня преподнесено.
А пластинка с мелодией? Кто поставил играть музыку? Это родители вернулись домой? Всего лишь предположение, но почему-то девочка даже не сомневается в нём. Улыбается. Ещё раз изо всех сил потянулась и повернула голову налево… к стене…
Мужской голос продолжает петь, порой уступая место саксофону и музыкальной трубе. Просит людей прислушиваться к миру, научиться терпимости, как возможная мотивация призывает вместо лишней суеты не упускать шанс выпить утреннюю чашку кофе. Тут же принялись отыгрывать свою роль барабаны, завыла подпевка.
Гретель касается пальцами стены, совсем легонько и с некоторой неуверенностью проглаживает. Искрившиеся до сего момента глаза наполнились новым смыслом. Не понять только волнуют её пришедшие мысли или всё-таки пугают. Девочка дотрагивается до стены рукой, ибо не верит тому, что видит. Кожа касается шершавых обоев, но ведь вчера был голый бетон, и, стало быть, тактильный контакт должен быть как с гладкой поверхностью. Пропали уродливые рисунки, следы чёрного мела. Им не суждено было так исчезнуть, их стоило нещадно оттирать день и ночь. Сами обои, Гретель их узнаёт, были наклеены ещё давным-давно, с тех пор на них налепили немереное число других.
Всё поёт. В его песни бесконечность слов, его оркестр не знает усталости.
Девочка одной рукой сперва слева, затем справа убрала волосы за уши. Следом всё также лёжа на полу оглянулась на низ кровати. Рисунки пропали и здесь, как если бы никогда не было. Да и сама мебель над головой исключает возможность их существования, ведь она совсем новая, словно пару минут назад распаковали, вон кое-где даже торчит упаковочная плёнка.
Взывает к миру и порядку. Взывает к миру и порядку. Взывает к миру и порядку… Плёнка заела, исполнитель повторяет одни и те же строчки.
Гретель стало как-то не по себе, кажется, она не в своём доме. Это какой-то мир зазеркалья. Поворачивает голову направо, к игрушкам. Ведь уже изнутри знает, её заждались. Между коробок… за игрушечными солдатиками… тоже лежит на полу… всё время наблюдает… торчит лицо с белой кожей, выступающими чёрными венами, тут же над срубленным носом встречают серо-мутные глаза с поперечной чертой, как у змеи. Они выглядят отчасти безразличным и пустым, словно стекляшки, в то же время взирают ровно на своё дитя, обжигают диким холодом.