Наконец, все послания закончились, пошла одна чистая бумага. Видимо, недавно распаковали новую пачку. Гретель собралась сдвинуть всю стопку, но вперёд действиям рук, глаза заприметили засунутый между страницами маленький клочок. Аккуратно сложен и в надежде скрыть от чужих глаз задвинут за старую пожелтевшую бумагу. Само письмо чернилами, почерк папы:
«Г. Л. Э. Я никогда не забуду прошлую встречу, хотел бы остаться в нашем укромном месте и вечно растягивать момент. Минуты с тобой дороже часов без тебя. Не хочу вызывать лишние волнения, хочу только сказать, что ты лучше всего на свете, и ради твоей любви я готов всё отдать, мне ничего не жалко потерять. Без тебя солнце не так ярко, и ночи не так сладки. Мне нужна только ты. Не знаю, суждено ли нам быть вместе, но знай, ты в моём сердце».
(Внизу письма нарисовано огромное сердечко, пробитое стрелой. Простой, но весьма симпатичный рисунок, заметна рука художника). Гретель и не знала, что мама с папой обмениваются любовными письмами, но этот раскрывшийся факт её позабавил.
Но улыбка ненадолго задержалась на губах и сползла, как чернила от дождя, когда она всё-таки сдвинула оставшуюся стопку бумаг, захотелось же посмотреть, нет ли чего в самом низу. И там действительно есть. От увиденного глаза округлились, а рот приоткрылся. Огромный чёрный револьвер. Гретель никогда не видела оружие, а тем более у себя дома, в своём убежище и прибежище. Выходит, опасность совсем близко, подкралась за спиной, вот-вот явит свой ужасный серый лик. И никак повеяло холодом. Дыхание самой смерти просачивается через приоткрытые двери и щели незакрытых окон. Туда же проникают длинные чёрные тени. Безжалостное и не устающее орудие, предвестник горьких слёз, уже лежит на столе. Измучен томительным ожиданием. Курок взведён. Зовёт ладони, готовые принять дар.
Девочка неуклюжа положила медвежонка на рядом стоящий стул.
Грустная мордочка игрушки опустилась, лапки поползли вниз следом, много сожаления в пуговках-глазках, будто бы в пластике и вате есть осмысление, что сейчас будет происходить.
Гретель двумя трясущимися руками взяла пистолет со стола. Не может понять и ответить даже самой себе – зачем? Он еле помещается в руках, тяжёлый, невероятно тяжёлый, под его весом прогнулось бы многое. И он холоден как лёд. При этом кажется, что в ладонях не становится теплее, наверно, ничто не сможет сделать его теплее. Он и сам ничего с собой не несёт, может только забирать. Венец пути берущий начало от изобретателя пороха и первых кузнецов железа. Его наделили совершенством контуров и могущественной силой, способной проходить сквозь жизнь.
Руки сами повели, девочка не хочет, девочка боится. Она начала медленно поворачивать пистолет в свою сторону. Дрожит и трясётся, но побороть навеянное кем-то желание уже не способна. Короткий миг, ещё когда ладони не занимал холодный инструмент, существовала собственная воля, теперь только неконтролируемое влечение. Она должна. Абсурдно. Глупо. И, видимо, какое-то понимание опасности так или иначе присутствует в её черепной коробке, ибо при повороте постоянно дёргает головой в сторону, страшась, что лицо окажется на одной линии с источником смерти. Тогда почему бы не остановиться? Но она не контролирует это, не знает, что движет руками, и зачем нужно заглянуть в дуло.
И револьвер остановился стволом чуть выше головы, взял курс на стену и приколотой к ней календарь, там уже давно просроченная дата. Замер лишь на миг, затем орудие всё же опустилось на лоб, на эту самую морщинку, что застыла в нестерпимом напряжении и ожидании. Прямо по центру. Идеальная мишень. Дуло, внутри только темнота. Смерть несущий.
Руки девочки замерли, глаза не могут оторваться, а его глубина притягивает. Вот ещё что-то шепчет нажать, просит попробовать, посмотреть, что будет. Голос ласковый говорит, понравится, это очень хорошо, здорово. Пробираются в голову бесчисленные лживые речи, и все твердят об одном. Разные воззвания – один итог. Хочется нажать, просто чтобы они заткнулись. А ещё пальцы так напряжены, особенно указательный на самом курке. Зачем же он лёг на чёрный гладкий пластик. И ведь настолько сильно дрожит, ему ничего не стоит сдавить спусковой механизм. А нужно совсем чуть-чуть и уже будет достаточно. Ладони стали влажные, им холодно, некомфортно. Их же грозного пленника, быть может, палача, тяготит мягкая кожа, он пытается выползти из тугих объятий, но вперед ещё желает сдёрнуть скользкий курок.