По ту сторону Гретель никогда не выбиралась, только выглядывала, боялась встретиться с кем-нибудь запертым там. Мертвецом или жертвой экспериментов, голодным и холодным отребьем. Хотя почти сотня лет прошла, кто бы столько пережил? Но, даже без единого шага на той стороне, девочка умудрялась заприметить кое-что интересное для себя, например, парочку инвалидных колясок, предназначенных для больных, или каталки, уже для готовых. Ей кстати казалось, что они живые. Ну, в том смысле, что каждый раз меняли своё местоположение. Было это действительно так или очередная детская выдумка неизвестно.
Но, по правде говоря, хотя Гретель сама себе и не признаётся, увиденное там интересовало только во вторую очередь, а главное, что тянуло ночью с маленьким фонариком в подвал, именно её собственные переживания и чувства. Ей нравилось само волнение, мурашки по коже, щемление в животе. В эти моменты она чувствовала себя особенно взрослой.
Но сейчас тревог, страхов и прочих "щемлений" у неё на годы вперёд, и теперь, не увидев здесь ничего, она собирается уходить. Уходить из подвала? Но вдруг стоит убежать из дома, искать помощи у встречных прохожих, стучаться в двери ближайших соседей. Кто сможет помочь?
Со спины послышались весьма странные звуки: сдавленное надрывистое мычание, стуки и шум как от ударов. Порой ещё дополняет стон, приправленный приглушёнными выкриками. В уме непроизвольно возникает ассоциация с борьбой, с чьими-то страданиями. Безусловно, в источнике звуков возобладала некоторая суматоха. Весь каскад насильственных мелодий спускаются откуда-то сверху, по негромким звукам не сложно понять – действия происходят в закрытом месте, возможно, скрыты плотно прижатой дверью.
Гретель поморщилась и отчасти даже прищурилась. Последнее, правда, слабо помогает попыткам усмотреть что-нибудь через стекающую жидкость, сыплющуюся штукатурку да падающих червей. Старания за зря, ничего толком не удалось понять, звуки прекратились гораздо быстрее. Снова взыграл старый оркестр, звон капель под аккомпанемент гудения электрических ламп.
Но и тогда взгляд не спешит отворачиваться, уходит вверх по ступеням навстречу раздолбанному бетону, треснувшим кирпичам, ползущей из стен земле. У выхода качается гнилая дверь, немного торчит часть зала.
И тут совсем не под стать моменту в голову пришла удивительная мысль. Откуда только свалилась? Ну, гораздо лучше, ощутить её падение, чем получить на волосы червя. Единственное как-то не вовремя. Всё же, такая очевидная, но почему-то оставленная без внимания идея. Девочка заглянула к страшной скульптуре в гости, обследовала под носом у бродяжки пустой кабинет отца и даже спустилась в вонючий подвал, но не проверила комнату своего братца.
Дверь кабинета Генри Андерсум’а. Прекратилась основная часть исходящих через узкие щели громких звуков. Остаётся совсем немного сигналов, гласящих об их деятельности. Выдаёт себя ненавязчивый шорох одежды да редкий скрип мебели. Заглянуть бы в замочную скважину, отодвинуть заслонку. Сумрак, свет погашен, много темноты. Кажется, излучение дня нынче боится заглядывать через занавешенное окно, оно также едва заметно подглядывает.
Неподалёку от стола отставлено роскошное кресло, любимое место хозяина кабинета. А какое дорогое, какое изящное. Зачастую играло роль маленького укрытия, ибо, уходя в работу, можно без труда за широкой спинкой скрыться от назойливых взглядов. Она и сейчас многое прячет. Замочная скважина слишком узкая, зайти бы в комнату. Но если даже свет не решается проникнуть внутрь, какие шансы выйти у меня? Я лучше буду держаться на расстояние. Кое-что смогу рассказать и без риска.
Видно. Тело покоится в кресле, такое безвольное, раскисшее, готово на все проделки над собой. Не могу сказать кто это. Мужчина ли? Нет, мне кажется, это женщина, слишком тонкие миниатюрные запястья, длинные ногти на пальцах. Только почему-то кожа вся в складках и шрамах. Она больна?
Видно. Свисает бледная понемногу теряющая тепло рука. Уже холодные окровавленные пальцы. Устали после борьбы, но теперь, как наказание за свою усталость, навечно обречены на покой. Если только его не нарушат чьи-то зубы. И почему меня посетили эти мысли? Зачем я заговорил про зубы. Мне тревожно, я несу вздор.
Видно. Упавший сверху шарф элегантно обвил шею. Не видно голову. Почему видны плечи, но не видна голова? Но, а кто это стоит рядом? Справа рядом со столом? Не человек, слишком бесформен и слишком огромен. На нём много шкур. Живое, слышу его тяжёлое дыхание. Мне страшно, я хочу убежать. Позвольте мне убежать. И ведь, кажется, я присмотрелся. Сбоку стоит полная одежды вешалка. Боги, она движется. Наклоняются и всё сильнее нависают куртки. Оттого и шелестят, оттого трутся друг об друга молнии плащей.