И, как ни странно, в комнате снова томительное молчание, сказал бы что-нибудь, братец, но он безмолвен. Наверно, до сих пор не может понять происходящего. Мол, что за грохот? Здание рушится? Неудивительно, он к перестановке письменного стола две недели привыкал. Сопливый мальчишка – как девчонка. Много с ним нежатся, лучше бы почаще давали ремня. Он, правда, никогда не подаёт поводы быть жестоким с ним. Ну, стоило бы бить хоть ради профилактики, укрепления духа. Брат – такая послушная овечка, никаких провинностей за ним не числится с момента зачатия. Удастся ли его уговорить взять вину о содеянном на себя? Гртель может многое предложить взамен. Машинки, например.
Закинула упавшие на лицо волосы обратно за голову. Ещё несколько покрутилась у двери брата, комната и при всей катастрофичности последствий оказалась всё-таки свободна. Ну, почти. Открыть полностью, конечно, не удастся, помешает ножка табурета, зажатая креслом и стойкой, но протиснуться бочком, думается, получится. Если что Гретель любезно подтолкнёт. А всё-таки приятно, что она теперь не будет одна, встреча с братом получится сопливая. Неужели, увидит чьё-то симпатичное лицо без ужасных глаз и сморщенной коже. Такая мелочь, но, кажется, это самая желаемая вещь на свете. Возможно, она даже обнимет его. Поцелует? Вряд ли. Хотя… Девочка опустила ручку.
– Я могу выйти? – сухой на эмоции голос из комнаты.
Гретель не смогла сразу на это что-то ответить, в горле снова ком. Ей на момент звучания вопроса брата хочется взять всю недопитую мебель и уж разнести её окончательно об стены.
– Нет. Она заперта на ключ. У тебя есть чем открыть? – задала вопрос, но, кажется, уже знает ответ. Хотя даже тогда все равно не отпускает ручку двери.
– А чем можно открыть?
– Ну бывает ключом. У тебя есть запасной ключ? – всё так же без надежды.
– Нет.
– Я так и знала, – прошипела Гретель, гнев подступает к губам, в лице ненависть чуть ли не ко всему миру, следом вопрос к самой себе. – И почему я знала, что это так?
– Гретель?
– Да.
– И что мы будем делать?
– Я не знаю. Но… ключ может быть в подсобке на первом этаже.
– Ты сходишь за ним?
– Да, наверно… Да, да, схожу – у Гретель в голосе явная неуверенность, и она вся от трясущихся пальцев до дрожащих ног наполнена этим чувством. Обычно шустрая речь стала весьма растянутой. Не хочется уходить. Чувство надвигающейся опасности многократно возрастает при взгляде вдаль коридора. Ей было бы нестрашно пойти с братом, но уж так выходит… придётся проделывать путь одной, ещё ведь надо будет придти обратно и в ответ на свой вопрос услышать голос. Что если она вернётся, а ей никто уже не ответит?
– Хорошо, – голос из комнаты, – я буду ждать.
– Ладно, тогда я пошла, оставайся тут.
– Само собой.
Гретель медленно-медленно развернулась от комнаты, каждое движение выдаёт поток мыслей в голове. О некоторой печали говорят руки, сложенные на животе, о тяжёлом сердце – поникшее лицо и опущенный на грудь подбородок. Девочка только начала свои первые шаги в сторону, но буквально тут же остановилась, быстро повернулась обратно к комнате.
– Том? – спросила с уже некоторым беспокойством в голосе.
– Что тебе надо? – раздражённый голос и вопрос подобный тому, с чего начался их диалог.
– Ты здесь?
– Нет, улетел на юг, – ещё одна знакомая для слуха фраза, кажется, когда-то в прошлом девочка уже слышала её в ровно том же недовольном исполнении.
…
(Два ребёнка сидят на заборе спиной друг к другу)
– Том, ты только не злись, я хотела как лучше. Понимаешь, она постоянно визжала, кричала. В моей голове уже начала развиваться мигрень. Ты ведь знаешь, как я безбашенная, когда меня что-то злит.
(без ответа)
– Том, птица не должна сидеть в клетке. Ей ведь нужно летать, махать крылышками, уноситься в далёкие края, путешествовать по миру, сам подумай. Я освободила её совсем не из злого умысла. Ты главное не слушай болтунов, мол, непривыкшая к жизни на свободе канарейка сразу же сдохнет. Не правда всё это, чушь. Слышишь?.. Ты вообще здесь?
– Нет, улетел на юг.
…
Девочка пошла по обломкам. Вблизи коридора она ещё раз остановилась. В этот раз разве что не стала оборачиваться, вместо этого наклонилась к валяющейся тумбе, лопнувшей прямо пополам. Той довелось далеко лететь, но громко падать. Высоко стоять, но низко приземлиться. И здесь среди кучи поверженных она как упавший на поле брани солдат. Гретель, ровно как на грудь раненого бойца, положила на картонное основание руки, несколько вгляделась в трещину. Её мрачно-печальное лицо неожиданно что-то взволновало.