Холройд мог видеть то, что казалось плотничьей ямой: пространство с высокими стенами, построенными напротив главной стены, которые протянулись через или над главной стеной на дальней стороне. Дважды, когда он глазел на них, копьеносец пытался включить его в группу-сотню. Бесстыдно и с безрассудной скоростью он побежал, протискиваясь через редеющую толпу. Прямо перед входом в яму стояла толпа, из-за которой донесся звук деревянных и каменных молотов. Негодование, проснувшееся в Холройде, бросило его к воротам. Донесся резкий крик:
— Назад, в линию! Жди своей очереди! Я продырявлю тебя!
Пришли удары и принуждения-подталкивания. Но его сила была сравнима с бульдозером. Через пять минут он уже был у ворот.
Там стояла дюжина мощных мужчин, половина из них была вооружена легкими пиками с каменными наконечниками, другая половина с луками и стрелами, готовыми слететь с жильных тетив. Они несли на голове украшения с перьями, знаки различия. Судя по наибольшему количеству перышек, один из них был офицером. Холройд педантично отметил, что перышек четыре.
Во вспышке напряжения, охватившего его, он направился в сторону офицера. Поначалу его встретило яростное сопротивление личности…
— Этот человек следующий! — крикнул он глубоким голосом и указал на свое собственное тело, которое стояло, высокое, худое, с загорелым лицом, зажатое между несколькими другими телами людей. Он подождал, пока два копьеносца схватят его тело, затем вернулся в него и оказался в плотничьей яме.
Плотничья яма была площадью около двух сотен квадратных ярдов. И, как он заметил, она протянулась под массивной главной стеной, спроектированной шириной на сто ярдов вокруг. Холройд сделал паузу, позволяя своему мозгу схватить общую картину. Там были скамейки, ряды из них, и у каждой скамейки были один-два человека, которые работали. Они, казалось, должны бесконечно заменять дерево и камень. Их было достаточно, даже если бы аккадистранская военная организация помогала. Их орудия состояли из горшков с клеем и светлых пил.
Холройд следил, очарованный, как человек на ближайшей скамье пилил один камень. Инструмент не оставлял никаких следов на пальцах, но проходил через камень, как горячий нож сквозь масло. Впервые он увидел отличие инструментов во вспомогательных подразделениях гонволанской армии. Тогда он не осмелился проявить особый интерес, теперь же у него не было времени.
Когда он повернулся, чтобы уйти, толстый мужчина заспешил к нему.
— Ты новенький, а? — резко спросил мужчина. — Сюда, пожалуйста. Мы покажем тебе, над чем мы бьемся, и ты будешь работать. Это твой номер, триста сорок семь.
Номер был на ленте, которую человек быстро привязал на левую руку Холройда, под локтем. Нетерпеливо он продолжил:
— Не потеряй это. Не позволяй кому-нибудь другому сорвать это. Любой человек, который не хочет работать или которого застанут без номера, когда нас будут отбирать для жертвы, пойдет первым. В противном случае идут по очередности, — закончил он. — Нас здесь две сотни. И, за исключением боссов, мы совершаем оборот каждые два месяца. Отличие между нами и теми, другими, в том, что мы получаем пищу три раза в день, они же получают только утром, и они никогда не протягивают дольше, чем один месяц. Мы идем, запомни: нет, сто сорок седьмой был с последней партией. Вопросы есть?
Холройд понял, что пристально смотрит на номер этого парня — сто пятьдесят три. Он означал, что, возможно, это был последний день его жизни. Он глядел еще и еще, холодея, чувствуя жгучее нетерпение.
— Добрый человек, — сказал Холройд. — Я вижу, ты не трусишь даже перед лицом ада. Как тебя звать?
— Кред, сэр, — ответил мужчина.
Он разразился грубым смехом.
— Что бы я делал в Нуширване, зовя вас сэр! Идите прямо!
Тонко хохотнув, Холройд последовал за ним. Он не сделал ошибки, когда разыграл незнание могущества своего тела после того, когда оно побывало в божественном кресле. Он очнулся после длительного процесса напряженного познания, как зверь, с чувствами, заостренными в агонии. Только там не было и не могло быть никакой агонии. И не было зверя. Только Питер Холройд, капитан, танковый корпус США, приобретший необычную и специфическую возможность проецировать свою сущность куда бы то ни было.