— Мы в том доме, который купил я, — отозвался Ибраил. — По настоянию Трола. Он решил, что мы должны иметь два места для операции, а Нишапр думал, что всего лишь одно… На этом мы выиграли как минимум часа два.
— Полтора в лучшем случае, — поправил его Трол.
Ибраил снова углубился в работу и не отозвался. А вот Арбогаст нахмурился:
— Мне ничего не сказали.
— Арбогаст, они могли вычитать расположение этого, резервного дома, — Трол осмотрел убогое помещение, где они работали над Роватом, — из твоего сознания. И мы бы никогда не узнали, что они проделали с тобой такую штуку.
Роват вдруг застонал. Он лежал на животе, с разрезанной от лопаток до самого копчика спиной, с обмотанным вокруг позвоночника огромным лоснящимся светло-серым червём, которого поддерживал Арбогаст. Этот червь был гораздо толще и длиннее, чем тот, что они в своё время извлекли из принца Колы в Кадете.
— Трол, дай-ка мне ещё маковой вытяжки, — проговорил Ибраил.
Трол подал рожок, сделанный из мягкой кожи, с острой иглой на конце. С широкого конца рожок был заклеен какой-то массой, а внутри содержал зелье, приготовленное Ибраилом для этой операции. Ибраил провёл окровавленными руками над червём, нашёл какие-то одному ему видимые точки, воткнул иглу и надавил на рожок. Масса из него перетекла в червя, оглушая его. Потом то же самое Ибраил проделал с тканями Ровата, в которые уходила ещё не освобождённая голова червя.
— Ты стал мастером, — признал Трол. — Просто поразительно, как легко тебе удаётся то, что мне кажется невозможным.
— Когда думаешь сниматься? — спросил Ибраил.
— Думаю, через час, — сказал Трол. — Пойду предупрежу часовых.
Он вышел из крохотного крестьянского домика, который они выкупили у какого-то разорившегося арендатора и из которого, разумеется, ещё неделю назад было удалено всё его семейство. Череп сидел на краю низкой крыши и следил за горизонтом в одно из магических устройств Ибраила. Оно позволяло даже человеку, не обученному магии, наблюдать некоторые явления на большом расстоянии.
— Они суетятся в количестве почти трёхсот человек по ту сторону города, — сказал орденец.
— Мы поняли это, хотя сигнальные устройства в том доме им удалось обезвредить, — сказал Трол. — Снимаемся через час или чуть больше.
Потом Трол обогнул дом и подошёл к Бали с Батаром. Они обихаживали и тех лошадей, на которых прискакали от каравана, и сменных, что отдыхали тут несколько дней. Им скоро предстояло много и тяжко работать. Бали выглядел бледным, но немного лучше, чем утром, после первой сумасшедшей скачки. Объяснив им ситуацию, Трол вернулся в дом.
— Мы заляжем где-нибудь в городе? — спросил его Арбогаст.
— Нет, нам придётся уходить, — ответил Трол. — В городе они нас непременно найдут.
— А если мы вернёмся к каравану? — спросил Ибраил.
— Это опасно. Уходить придётся к горам, там у них почти нет войск, и у нас будет возможность маневрировать.
— Мне нужно ещё часа два, чтобы он не умер, — проговорил вдруг Ибраил сквозь стиснутые зубы.
— У нас нет этих двух часов, — твёрдо ответил Трол.
— Он всё равно не выдержит скачки, — сказал Арбогаст. — В таком виде скачку никто не выдержит.
Трол опустил голову, подумал. Потом посмотрел на Ибраила.
— Сделай так, чтобы он мог говорить.
— Предложение не вовремя… — начал было маг.
— Иначе всё может оказаться напрасным.
Ибраил вздохнул и нашептал что-то над ухом оперируемого имперца. Тот вздрогнул, кровь из рассечённых тканей пошла сильнее. Пришлось Тролу её промакивать, чем он, собственно, и занимался с самого начала операции.
— Где я? — послышался глухой, наполненный болью голос Ровата.
— Скажи, где матка? — спросил Трол. — Где тебя заразили?
— Отвечай на мои вопросы. Где мы и что со мной происходит?
Трол объяснил, поминутно поглядывая на Ибраила, который уже не медлил, как раньше, а выдирал червя чуть не с хрустом, обрывая тонкие его окончания, которые так и оставались в теле имперца.
— Понятно. Вы узнаете, что вам нужно, а потом…
— Мы тебя не для того лечим, чтобы убивать, — отозвался Ибраил.
— Попробуете вытащить? — спросил Роват.
Жаль, подумал Трол, что он лежит на животе и я не вижу его лица. Впрочем, он колебался недолго и вошёл в сознание оперируемого, словно решил или убить его, или получить необходимую информацию.
И тут же вздрогнул. Его оглушила боль, куда более страшная, затяжная и глубокая, чем мука от боевых ран. И ещё, его поразило одиночество этого человека, его тоска, его нежелание жить… Это было страшнее, чем отсутствие собственной воли, парализованной червём.