Взвизгнув, Арлетта подпрыгнула и безошибочно повисла на руке, сжимавшей топор. Повисла всей тяжестью, не особенно надеясь на успех. Бенедикт был пьян, и она знала – унять его будет трудно.
– Это есть кто? – свирепо повторил он.
– Он! Да он же!
– Кто, чьюма болотная?!
– Ночной брат, который меня поймал.
– Где ты его взять?
– На дороге валялся.
– А сьюда зачем притаскать?
– Он мне помог. Ворон ворону глаз не выклюет. Вор шпильману первый друг.
– Я… не… ночной брат, – внезапно подал голос предмет спора.
Бенедикт уронил топор. Арлетте на ногу. Арлетта стерпела молча. Тихий голос убедил Бенедикта больше, чем бестолковые вопли. Отрекается, значит – правда. Правда скверная и опасная.
– Прости, господин, – выговорил он заплетающимся языком, – никаких ночных братьев, не к ночь их помьянуть, а к белый день.
С ночными братьями нельзя ссориться. Задел одного – задел всех. Убил одного – мстить будут все. Ночным братьям не противоречат и вопросов не задают. С ними лучше вообще никаких дел не иметь. Добить бы этого от греха подальше, да и концы в воду. Девчонка глупа, не понимает.
– Он с коня упал, – сказала Арлетта, будто прочтя мрачные отцовские мысли, – у него, кажется, нога сломана.
Дознаются. Конь ещё где-то бегает. А что у него в седельных сумках, неизвестно. Бенедикт быстро трезвел. Не выйдет концы в воду. Надо выкручиваться иначе.
– Да-да, – покивал он, – ехали, господин… как это сказать… вдоль путь-дорога… и того, с коня, значить, упасть. Ножку сломать. Ой-ой-ой. Плохо как сломать. Неаккуратно. Один момент!
Бенедикт вывалился из повозки и, похоже, сверзился с обрыва. Послышался мощный всплеск. Арлетта испугалась, не потонул ли спьяну. Но могучий шпильман поплескался, пофыркал и, хлюпая мокрой одеждой, выполз на берег. Трезвый. Ну или почти трезвый.
Вернувшись в повозку, принялся копаться в привинченном к полу сундуке, где хранилось немало шпильмановского добра: шары, ножи, булавы, широкий пояс с петлёй для работы с першем, лохматые парики из крашеной пакли и пёстрых ниток, большие бумажные веера, с которыми мама Катерина работала на канате. На самом дне отыскались длинные грязноватые полосы плотной ткани, намотанные на сухие плоские дощечки. Из них в семье Бенедикта с незапамятных времён делали лубки для всех и всяческих переломов. Даже самый искусный шпильман может упасть. Бороться с переломами Бенедикт умел не хуже учёного лекаря.
– Позволь, господин, поглядать на твою ногу.
Запахло горелым маслом. Бенедикт зажёг лампу, которой не пользовались уже месяц. По летнему времени экономили.
– Арлетт, аllez! Удались! Его раздеть надо.
– Так я всё равно ничего не вижу, – проворчала Арлетта, но подчинилась, ушла за занавеску. Села на постели, обняв коленки, и стала слушать, как Бенедикт цокает языком, ощупывая больного.
Лубков, ему, видно, показалось мало. Пошёл к прибрежным кустам, должно быть, чтобы нарезать ровных ивовых палочек. Так он сделал, когда Арлетта однажды сломала руку. Тогда она была ещё так мала, что дощечки ей не годились.
– Ты, господин, счастливчик, – заметил он после одного особенно болезненного стона. – Голова на свой мест. Шея не свернул. Крестец цел. А на ноги я тебья ставить. Пльясать не будешь, но ходить сможешь.
Ночной брат спросил что-то. Робко так, жалобно. Бенедикт хохотнул, показывая, что оценил шутку.
– Слетать? С коня? Один раз есть мало? На-ка, глотни, чтоб не так болело.
Арлетта поморщилась. Очевидно, Бенедикт собирался продолжить веселье и завтра, а чтобы далеко не ходить, всё нужное прихватил с собой.
– Глотать, глотать, чтоб проняло. Ночной брат, а пиёт как мелкий куриц.
– Я не…
– Ох, прости, господин. Я уже есть понявший. Мирный путник. Спьешил в столицу в базарный день. С коня… того… слетал… В дороге всьё бывает. А что из ноги арбалетный болт торчит – это есть пустяк. Про это я забыл уже.
– Ты ж говорил, нога сломана, – удивилась Арлетта.
– Уи. Апсольман. Левая. А правая, наоборот, ранена. Кров много есть. Полный башмак. Опять повезло. Другой бы кровью истьёк, да и совсем помьер. А в него на излёте попадать. Да стрелка жилу заперла. М-да. Пропал башмак. Всё срезать придётся. Хм. Снизу вверх попали. Значит, на него засаду устроили. Под кустиками при дорога прятались. Так-с. Кости целы. Теперь стрелку выдернем и перевьяжем.
– А-а-а…
– Тихо. Лежать! Рану прижечь надо. Не желаешь внутрь, применим снаружи. Чтоб добро не пропадало.
Бодрое бульканье сказало Арлетте, что это добро у Бенедикта точно не пропадёт. Всё пойдёт в дело.